«Делаем заявки каждый день, а стояк не греет»

Как проходит запуск тепла в Качканаре

Всю неделю в редакцию обращаются качка­нарцы, недовольные тем, что в их кварти­рах греют не все батареи.

— Мы живем в 14-м доме в 9 микрорайоне, по стояку в нашем подъезде не гре­ют батареи, — рассказала на прошлой неделе одна из звонивших, представившая­ся Светланой Николаевой. — В моей квартире только в одной комнате отопление есть. Я делаю заявки каж­дый день с 17 сентября, но пока никаких результатов. Мне сказали: чтобы сделали перерасчет платы за отопле­ние, нужно подавать заявки каждый день. Почему так? И когда уже в конце концов нам дадут тепло?

Подобные звонки посту­пают в редакцию каждый год в момент запуска отопления. Вполне может быть и так, что в каждом доме не будет греть какой-нибудь из стоя­ков. Обычно ситуация уста­канивается через 2-3 недели. Попробуем объяснить. Если житель делает заявку, то это не означает, что в тот же день на его дом приходит бригада сантехников. В городе более 400 домов, пока сантехники дойдут до каждого дома…

В пример можно приве­сти дом №43 в 10 микрорай­оне. Жители тоже делали за­явки на негреющие батареи. И вот 27 сентября в этот дом пришли сантехники.

— Тепло появилось сразу во всех стояках в тот же день, как у нас побывала бригада. Теперь в доме греют все ба­тареи, — поделились жители 10-43.

Ситуацию прокомменти­ровал руководитель службы ЕДДС Максим Фомин:

— По состоянию на 28 сентября можно сказать, что ситуация выровнялась. За выходные было уже не так много заявок: 26 сентября 452 заявки, 27 сентября — 333. Дома подключены все, есть проблемы постоячные, такие заявки отрабатыва­ются.

Максимальное количе­ство заявок было 21 сентября — 1475. Сантехники дойдут до каждого дома. На город работает 5 бригад.

В первые дни запуска были заявки на утечки, были аварийные ситуации.

Традиционно после за­пуска тепла начинается по­тепление на улице, поэтому теплоносители греют слабо, возможно, кому-то нуж­но, чтобы их батареи были раскалены. Если в доме сто­ит УКУТ, то он автоматиче­ски регулирует температуру. Ну, а если стояк полностью не греет, тогда нужно делать заявку и ждать сантехников. Думаю, к концу недели мы выйдем на плановые пока­затели — 60-90 заявок в день.

Онлайн-марафон в поддержку белорусов пройдет сегодня на «Дожде»

30 сентября в 22:00 на телеканале «Дождь»в прямом эфире программы «Би Коз» Михаил Козырев проведет онлайн-марафон в поддержку пострадавших от насилия на улицах Беларуси «Партизан-фест».

Концерт должен был пройти в клубе Live Stars вживую, но из-за давления и угроз площадка отказалась от его проведения. Цель марафона — демонстрация солидарности с мирным протестом и сбор средств на уплату штрафов и финансовую помощь семьям репрессированных белорусов. Все собранные деньги пойдут в фонд Belarus Solidarity Foundation.

Среди участников фестиваля: Андрей Макаревич, «Несчастный случай», «Ногу свело!», «Ромарио», «Тараканы!», а также авторы неофициального гимна белорусского протеста группа «Аркадий Коц».

Специальные гости фестиваля: поэт Дмитрий Быков, поэт Леонид Каганов.

— Мы хотим, чтобы слово «Россия» у братского народа ассоциировалось не с агрессией, продажными журналистами и людьми в униформе, а с солидарностью, музыкой и борьбой за свободу, — говорят участники и организаторы марафона.

Код плеера: https://tvrainlive.gcdn.co/broadcasts/13586_22500

Спасатели искали пенсионера

С 25 по 27 сентября кач­канарские спасатели вновь выезжали на поиски пропав­шего 17 августа в районе по­сёлка Именновский Качканарского городского округа Николая Дурнева.

Раннее полицейскими, спасателями и волонтёрами был прочёсан весь лес, но безуспешно. В этот раз муж­чину тоже не нашли.

— Возможно, пенсионер утонул в реке. Мы можем только предполагать, точ­ных данных у нас нет. В этот раз мы выезжали на поиски всплывшего тела, но ничего не обнаружили, — расска­зывает начальник поиско­во-спасательной группы Сер­гей Ивукин и добавляет, что, возможно, тело и всплыло, но в лесу много следов медве­дей и волков, не исключено, что они могли его утащить.

Территорию для отдыха открывали с салютом

Вечером 23 сентября на площади Дворца культу­ры в Качканаре  прошла торжественная церемония открытия новой общественной территории для отдыха и развлечений.

 

Все преобразования про­изошли благодаря участию в федеральном проекте «Жи­лье и городская среда».

Финансирование этого проекта осуществлялось за счет федерального, област­ного и местного бюджетов, оно составило более 40 мил­лионов рублей.

Здесь появились новая уютная пешеходная аллея с оригинальной уличной ме­белью и «арочным» осве­щением, игровой комплекс с качелями, обновленная «Скороводка». На аллее до­рожки выложены троту­арной плиткой, высажены цветники, для удобства жи­телей в некоторых местах установлены пандусы.

В этот вечер впервые за полгода на площади Дворца культуры было многолюд­но.

— Мы так соскучились по таким стройкам, соскучи­лись по новым простран­ствам, когда наши дети, наши дедушки и бабушки бу­дут гулять здесь и говорить, что мы живем в современ­ном комфортном городе, у которого есть будущее, — от­метил в своем выступлении депутат Заксобрания Сверд­ловской области Сергей Ни­конов.

Глава Качканара Андрей Ярославцев призвал горожан беречь эту общественную территорию.

Под громкие аплодисмен­ты гости разрезали красную ленту, после чего вместе с сотрудниками администра­ции и депутатами городской думы посадили деревья.

После открытия аллеи арок все переместились на танцевальную площад­ку «Сковородка». Горожан встретил Игорь Смирнов с песней из репертуара груп­пы «Битлз» под аккомпа­немент оркестра Михаила Алиева. После небольшо­го концерта торжественно был открыт арт-объект под одноименным названием «Сковородка». В визуаль­ном образе увековечить его название помогло предпри­ятие «Кузнечный домик» в лице Елены и Сергея Маль­цевых при поддержке Сер­гея Никонова.

Праздник завершился включением фонарей на ал­лее арок. Небо над Качкана­ром озарилось залпами кра­сочного фейерверка.

По окончании мероприя­тия горожане еще долго гу­ляли по территории, устраи­вали фотосессии.

Алиментщика сняли с рейса в Кольцово

Мужчина был объявлен в федеральный розыск — у него огромный долг по алиментам

В Кольцово сняли с рейса пассажира, который задолжал алименты в сумме 1,7 миллиона рублей, пишет Е1. Сам должник живет в Карпинске, у него есть несовершеннолетний ребенок. Об этом рассказали в службе судебных приставов России.

— Отец уклонялся от исполнения решения суда, материальной помощи сыну не оказывал, в воспитании ребенка участия не принимал. Накопил задолженность по алиментам в размере 1 миллион 700 тысяч рублей. Неоднократно был привлечен к административной ответственности. От отбывания административного наказания также уклонился, — рассказали в ведомстве.

Неплательщика должны были уже привлечь к уголовной ответственности, но и тут он решил избежать наказания, улетев из Екатеринбурга в Новосибирск. В Кольцово он был задержан сотрудниками уголовного розыска. В настоящее время должник отбывает наказание в виде ареста на пять суток.

На выезде из Екатеринбурга водитель грузовика погиб под упавшим надземным переходом

Фото: ГИБДД Свердловской области

По данным ГУ МВД, «КамАЗ» кузовом задел надземный пешеходный переход, который обрушился и придавил кабину автомобиля и водителя в ней

29 сентября обрушился надземный пешеходный переход на выезде из Екатеринбурга после того, как в него въехал «КамАЗ». Водитель большегруза погиб, об этом сообщила пресс-служба региональной прокуратуры во вторник.

«Установлено, что в 18:45 на пульт оперативных служб поступило сообщение об обрушении моста на автомобиль «КамАЗ». По предварительным данным, водитель «КамАЗа» погиб. В момент обрушения пешеходов на мосту не было. В настоящее время данный участок дороги (Челябинский тракт) оцеплен сотрудниками ГИБДД, автомобили направляются в объезд», — говорилось в сообщении вечером 29 сентября.

По данным начальника пресс-службы ГУ МВД Валерия Горелых, автомобиль «КамАЗ» кузовом задел надземный пешеходный переход, который обрушился и придавил кабину автомобиля и водителя в ней. На место происшествия прибыли сотрудники УГИБДД Екатеринбурга, скорая помощь, техника МЧС.

Рубль вошёл в тройку самых подешевевших к доллару валют

Согласно данным Московской биржи, рубль вошёл в тройку самых подешевевших по отношению к американскому доллару валют. С начала года российская валюта подешевела относительно американской на 21,6 процента. Сильнее рубля упали только бразильский реал и турецкая лира. Белорусский рубль занял в списке пятое место, украинская гривна – седьмое.

В понедельник на Московской бирже доллар подорожал до 79 рублей. В то же время курс евро превысил 92 рубля – это самое сильное падение российской валюты по отношению к валюте Евросоюза с января 2016 года.

Карикатура Сергея Ёлкина

Откуда на горе Долгой кратер?

Кручу шарик глобуса, мыс­ленно вниз, через горы и го­рода, города, города. На моём глобусе Качканар не обо­значен. А на географической карте горе Качканар учёные уделили внимание. Точно обозначена широта и долгота её местоположения. А совсем рядом с Качканаром на горе Долгой уютно расположился город горняков Качканар.

Вот я и приблизился к теме нашей беседы – происхож­дении кратера Белявского на горе Долгой.

В Качканаре тоже есть кратер — это кратер Белявского

Кто придумал «Прометей»

По проекту вершина горы Долгой +395 м называлась Зелёная зона. Потом поста­новлением властей посёлка Качканар Зелёная зона была переименована и получила статус лесопарка. А название своё парк получил вот поче­му.

С 1963-го ежегодно в Зе­лёной зоне горел лес. Сту­денты бежали к председа­телю поселкового совета Василию Попову и говорили о пожарах. Председатель со­вета посылал бульдозер, и пожар тушили. На месте по­жаров стихийно возникли огороды с картошкой.

Но лес продолжал гореть. И вот, глядя на эти пожары, Фёдор Тимофеевич Селя­нин и Дмитрий Иванович Гикалов, шутя, назвали эту территорию парком «Про­метей».

За работу в «Прометее» взялся комсомольский се­кретарь Рыжиков. Архитек­тор города В.Б.Торопов со­здал проектное задание на строительство. Копия плана утверждалась в Тагилграж­напроекте. Была попытка постройки детской железной дороги, но это всё в прошлом. Но всё на многие годы так и осталось на бумаге. Проекты и бумаги лежат в архивах и в памяти ветеранов.

Нет уже ни Селянина, ни Гикалова, но их идея про­должает жить и через 50 лет! На месте огородов выросла прекрасная молодая берёзо­вая роща.

Очень полезно молодёжи посетить возрождающийся парк, а старшим пора рас­сказать, как на месте вырос­ших берез росла картошка, ведь там были огороды пер­востроителей.

Субботний поход в «Прометей»

В субботу, 5 сентября, группа качканарцев реши­ла посетить достопримеча­тельности парка «Проме­тей». Сходим с маршрутки на остановке на Гикалова. Вход в парк украшают зо­лотые купола церкви и, конечно, памятник геро­ям-чернобыльцам. И далее — рукотворная берёзовая роща.

По скверу продвигаемся к парку в северном направ­лении по еле заметной аллее Выпускников. Пересекаем аллею Первостроителей, ал­лею Невьянскую, Кирово­градскую и аллею 10-летия ГОКа. Далее среди живопис­ных скал спряталась Студен­ческая тропа.

Аллеи парка

Поясню, откуда взялись эти аллеи.

Вот аллея Первостроите­лей, находится в восточной части парка, от улицы Чехо­ва, 44. Аллея Выпускников школ пересекает парк с севе­ра на юг. Вот аллея 10-летия ГОКа. Она была заложена в 1973 году.

Аллеи Невьянская и Ки­ровградская получили такие названия потому, что туда привозили на экскурсию школьников из Невьянска и Кировграда. Ребята даже убирали камни с тропинок.

С появлением в Качкана­ре филиала Свердловского горного института им.Вахру­шева на Чехова, 1, появилась Студенческая тропа, по ко­торой студенты от Чехова, 1, бежали в общежитие на Свердлова, 33.

В 60-70 годы комсомоль­цы Качканара пытались со­здать эти аллеи, но не смог­ли. Наверно, в то время мы ещё не созрели до создания чего-то высокого.

Техногенный кратер

Но вот и венец «Проме­тея» — подошва телевизион­ного ретранслятора с репер­ным пунктом на отметке на высоте +395 метров.

Вот такая достопримечательность диаметром в 120 мм

По таинственной лесной тропе подходим к северной части парка, где и находим знаменитый кратер Беляв­ского. Это место легко найти по круглой горной выработ­ке и буровой штанге диа­метром в 120 миллиметров, оставленной в забое.

Оказывается, мы теперь знаем не только кратер Аль­фины на Луне, не только большой Аризонский кра­тер, не только техногенный кратер Трубки мира, но и кратер нашего первооткры­вателя Юрия Владимирови­ча Белявского.

Юрий Белявский — на­стоящий первооткрыватель нашего города. По оконча­нии Исовского геологораз­ведочного техникума рабо­тал в шахтах Южного Урала. Потом он приезжает рабо­тать в посёлок Качканар. И его первой работой была добыча камня для дорог на северном склоне горы Дол­гой. Но, к счастью, в 1959 году добывать щебень в черте будущего города за­претили, а рукотворный ка­рьер и штангу оставили на память.

Возрождение «Прометея»

В геологическом музее Свердловска хранится макет посёлка Качканар, в центре — парк «Прометей». И вот спустя столько лет мы видим возрождение «Прометея». Ура! После многих-многих лет полного забвения! Во­плотить в жизнь мечту пер­востроителей было не так просто. Помог счастливый случай. В Кремле вспомнили бывшего знаменитого фи­нансиста Кудрина, который в трудные годы (когда за бар­рель нефти давали 120 дол­ларов) создал финансовую подушку для страны.

И вот после долгих споров эта кубышка, называемая фондом резерва страны, в 2020 году была приоткры­та. Почему правительство и Госдума решили эту кубыш­ку приоткрыть? По моему мнению, не было бы сча­стья, да несчастье помогло. Вспомнили в думе о трёхстах гибнущих в России моного­родах и решили кинуть эти деньги из фонда нацблаго­состояния в дело — на улуч­шение инфраструктуры этих моногородов. В том числе и в наш славный город Качка­нар.

Вот поэтому и появились деньги на возрождение пар­ка «Прометей». А как бы воз­радовались авторы этого на­звания Селянин и Гикалов!

Завершая свои воспоми­нания, скажу, что будущее Качканара прекрасно! Гор­жусь, что живу в этом горо­де!

Иван Соболев

Свинья под дубом

Предлагаю поднять голову от корыта и посмотреть наверх

Иван Андреевич Крылов ещё в 1823 году написал бас­ню «Свинья под дубом», сейчас её мало кто помнит, но как она подходит к настоящему вре­мени.

Прочитав в одной из го­родских газет пафосную за­метку Михаила Хоруженко «Отстаньте наконец-то от Путина», я призадумался и решил выразить свою точку зрения.

Почему мы такие? Каж­дый правитель страны у нас до определённого момента незаменим. Вот не будет по каким-либо причинам ли­дера страны, правящим в данный период, и всё. Стра­на рухнет. Начнутся войны, разбои и прочие катаклиз­мы. Мы, как в той басне, смо­трим в кормушку, и если там есть пища, то всё хорошо. Не смотрим, как та свинья: а от­куда появляется пища в кор­мушке, кто её туда доставля­ет и как долго её будут туда подкладывать?

В статье Михаила много противоречий. Вот он пишет, что нужно обрастать мхом на одном месте. Согласен. Но как молодёжи обрасти этим мхом в Качканаре? Где устроиться на работу? Вот и мотается молодёжь по про­сторам России без жилья, без семьи, теряя здоровье и веру в светлое будущее.

Михаил жил в СССР, жизнь в котором, по ран­ним его статьям, я понял, он не одобряет. Но в те вре­мена было столько рабочих мест, что была статья за ту­неядство. Работа была на любой вкус. Учили, лечили бесплатно, коммунальные платежи были чисто сим­волическими. Студентам платили стипендии. После окончания вуза или техни­кума предоставлялась рабо­та по специальности. Хотя и в те времена было много не­достатков. Сегодня, пишет Михаил, к нам едут работать из других стран. А почему они к нам едут? Потому что у них с рабочими местами ещё хуже и у нас они готовы работать за копейки, что­бы прокормить свои семьи. Сегодня 30 тысяч рублей для Качканара считается приличным заработком, а приезжий эту работу готов выполнять и за 15-20 тысяч. Так что этот пример считаю неудачным.

У Михаила многие ровес­ники умерли от водки (не понятно, в какие годы, сам Михаил, конечно, ни-ни, ни рюмочки), а у меня — от инфарктов и онкологии. Не нужно преувеличивать, сей­час пьют не меньше, но до­бавилась ещё большая беда — наркотики. Согласен и с тем, что у нас в городе сей­час автотранспорта больше, чем жителей. Но это не зна­чит, что людям деньги не­куда девать. Очень многие молодые люди из-за этого попали в финансовую каба­лу и многие не могут из неё выбраться, работая прак­тически круглосуточно, без выходных за копейки. Да, дети ходят в садики и в шко­лы, но все ли довольны жиз­нью? Сомневаюсь.

Я не пытаюсь критико­вать президента и прави­тельство. Действительно, причём здесь Путин В.В.? Зачем к нему приставать? Где колонны в Свердловской области с протестующими против Путина? Не нужно преувеличивать. Народ вы­брал, нужно подчиняться законам, но необходимы и видимые улучшения жизни. Недавно мы почти едино­гласно проголосовали за по­правки к Конституции РФ, но почему-то не сообщают, сколько высших чиновников в правительстве и депутатов Государственной Думы от­казались от гражданства и имущества за рубежами Рос­сии. Их дети учатся и прожи­вают в «дружественных» нам странах, а некоторые даже плохо говорят на русском языке. Вот и подумайте, на кого эти чиновники будут работать. Уже давно рождае­мость отстаёт от смертности и не видно изменений в об­ратном направлении. Толь­ко за 6 месяцев 2020 года Свердловская область поте­ряла почти 11 000 человек, как говорят, естественная убыль.

Люди стали бояться го­ворить справедливые вещи, почему? Боятся за себя и де­тей.

Я тоже хорошо помню, как родители во время прав­ления Хрущёва с друзьями шёпотом на кухне обсужда­ли правителей. Что изме­нилось? Почему мы такие? Почему если хвалишь — ты патриот, а если пытаешься подсказать недостатки, ты враг? Почему создаём для себя идола и потом на него молимся?

Миша с гордостью гово­рит, что его рабочий стаж 49 лет, т.е. он работал ещё лет 8, будучи уже на пенсии. А для чего? Может, для того, чтобы его детям и внукам добавили 5 лет пенсионного возрас­та и убрали льготный стаж? Или другие причины? Какие, я предполагать не буду.

Не всё плохо и в нынеш­ней жизни, но многое хо­рошее из достигнутого уте­ряно. Большинство людей стали инфантильны и без­различны даже к судьбе сво­их близких, были бы в кор­мушке жёлуди. У поколения, рождённого в конце вось­мидесятых, у большинства, одна главная цель — зара­ботать побольше денег и уе­хать из России. Я не говорю, что они плохие, они просто другие, у них родина там, где им лучше. И в этом ви­новаты, Миша, мы с тобой, наше с тобой поколение. Мы оказались слабаками, недо­стойными своих предков, создавших Россию, закалён­ных в горнилах революций и войн. Мы, практически, объелись желудей и почти про..ли страну.

Ну, и про миллионе­ров-пенсионеров. Миша, никогда не суди людей по себе. У тебя есть миллион или два, хорошо, молодец. Но у подавляющего боль­шинства миллионов в за­гашниках нет. Если старики накопили на смерть, то это копейки. А так большинство живёт от пенсии до пенсии, и ещё подрабатывают из последних сил, чтобы, за­платив все обязательные платежи и купив лекарства, что-нибудь приличное ку­пить из еды. Да и твоим де­тям и внукам, видимо, не сладко живётся, раз ты им помогаешь.

Предлагаю поднять голо­ву от корыта и посмотреть, а не засыхает ли уже дуб, снабжающий нас желудями. Может, жёлуди подсыпа­ет кто-то другой, и в один «прекрасный» момент кор­мушка останется пустая?

А войны, я думаю, не бу­дет. Всё решится без войны. Плюя в прошлое, получим плевок из будущего.

Владимир Зюзь

Бог дал мне выносливости

Александре Андреевне Яркаевой исполнился 91 год. В довоенные, военные и послево­енные годы эта неза­метная женщина про­сто работала, просто выживала и помогала выживать другим.

Такой красавицей была Александра в молодости

Дочь передовика—тракториста

9 лет было Саньке, когда ее отец был делегирован на всесоюзный слет передови­ков-колхозников. Был он ме­ханизатором, трактористом, бригадиром в одном из об­разцовых хозяйств Башки­рии.

— Трактор-то заправлял­ся дровами, которые мы, ре­бятишки, пилили на мелкие чурочки, складывали в по­ленничку. А заготавливали это топливо в лесу, недалеко, километра за полтора от де­ревни.

Отец дома почти и не жил. Все в поле да в ремонтных мастерских. Трактористов учил, ремонтировали трак­тора и другие механизмы. При кузнице да с самодель­ными приспособами. Там такие умельцы в колхозах были, заводским на завидку.

— Мама пошлет меня с узелком со снедью какой, я и несу ему на стан. Это неблизкий путь. Там ручей родниковый, холодный в ов­раге был. Перебредала его не раз, а однажды присе­ла отдохнуть на солнышке, да и задремала, а ноги-то в воде отмокают. Так, видимо, и застудилась — ноги по ко­лено опухли, суставы взду­лись. Ступить не могу, а идти надо: там тятя голодный. Дошла кое-как, и все — ноги отнялись. Папа меня хватает, на повозку грузит, и в боль­ницу. Работу бросить, а тем более ему, трактористу-бри­гадиру, в то время — это пре­ступлением считалось. Но все же он посадил на трактор ученика своего, а меня спа­сал. Две недели компрессами да уколами отхаживали. Но я крепкая была, выносливая. Выжила, забегали ноженьки.

Мама Саньки, как и мно­гие в то время, беременной работала до конца. Все, как по Некрасову, на жнивье, бы­вало, и рожали.

— Да какая медицина-то? — мой вопрос о здравоохра­нении в колхозе Александра Андреевна считает глупым. — Только двое выжили — я да Володя. Я, 29-го года, да братик мой младший, в 40-м родился. Вот и считай: Вову мама родила, а я уж за нее, сколь могла, работала. Рослая я была, сильная. Об­утки мамины носила, да ее телогрейку. Это до войны еще.

— Войну как пережили? — спрашиваю. — Насколько тяжелее стало?

— О-о-х, милые, сразу по­чувствовали тяжесть. Когда мужиков да и девок молодых забрали в армию-то, так и трудодень урезали, а работы навалилось в два раза боль­ше. Если раньше хоть свои курочки да козы были у кого, на свое пропитание, теперь и яички, и даже свиные шку­ры – все на сдачу с каждого подворья по налогу сдирали. Для себя, конечно же, утаи­вали то яйцо, то кружку мо­лока. Отец бы о таком узнал! Скандала не обобраться. Моя семья, говорил, не должна жить лучше, чем все осталь­ные. Вот так и жили.

Платили за трудодень тог­да 400 граммов хлебом.

По разнарядке еще в 30-х, избу дали семейству от колхоза. Дом добротный, от раскулаченых хозяев остал­ся. Один дом на две семьи. Вот мама Саньки, как по бук­варю – «мыла раму» в доме этом, а там, у стекла, была игла старыми хозяевами воткнута. Эта иголка и впи­лась в её ладонь. И загнила. Вот как тут не поверишь в мистику?

— Сколько папа ни возил маму по больницам, вплоть до Уфы, «гуляющий» в плоти обломок этой иглы хирурги не могли найти и вытащить, — Александра Андреевна ощупывает свою ладонь, как будто этот обломок у себя ощущает.

— Рука мамина уже до локтя красной опухолью взя­лась. А врачи ничем помочь не могут. В Уфе, в больнице, одна тетка-санитарка отцу подсказала: «Сходите, мол, к бабушке одной, может, чем и поможет».

Папа, уж какой там ком­мунист-атеист был искрен­ний, сначала чертыхнулся, а потом украдкой маму к этой знахарке привез. Мама рас­сказывала потом, что бабка эта посмотрела-повертела руку (боль-то, как зуб в дес­не, ноет), поговорила что-то, пошептала.

— Иди, бедолага, — гово­рит, — детей только береги, сколько за жизнь успеешь.

— И ведь как не поверить, вышла иголка-то нарывом гнойным, но вышла, через год почти, — этому факту и сейчас удивляется Алек­сандра Андреевна. — Тут ее только и вытащили. Это уж война шла вовсю. А нетрудо­способным, таким, как мама моя, тогда никакой соцпомо­щи не полагалось ни от госу­дарства, ни от колхоза.

Тут такая тонкость в за­конах того времени была: трудодни зачислялись всем поровну на общую выработ­ку. Трактористы, бригади­ры, скотники или полеводы — всё едино. А Санька, как равная с отцом, кормили­ца. И, вопреки всему, росла и закалялась в нужде этой беспросветной. Волохала девчонка на всю катушку. Вовка вот еще был мальчон­кой беспокойным, большим непоседой. Санька в работе, а маме с одной-то рукой за ним углядеть хлопотно. Вот и жили на то, что отец раз в месяц пришлет да Санька за­работает. Сироты войны

Во время всеобщей мо­билизации отец по бро­ни на войну не сразу ушел. Дома бывал только по зиме. Кое-что в доме подладить едва успевал. Гостинцев для детей приносил в виде пря­ника да нескольких кара­мелек, да муки с маслом, да семян ржи и ячменя, что за­работал за все время. Празд­ник был тогда в семье вели­кий. Этот пряник сладкий, с ладошку величиной, делили на части и потом лакоми­лись по вечерам. Да и этого не очень надолго хватало.

Случилось однажды так, что при выпасе конного та­буна в бригаде отца пропала лошадь. То ли утопла, то ли волки потравили, то ли люди на мясо украдкой слямзили с голодухи. Следствие органов НКВД началось: не вреди­тельство ли? А еще неосто­рожно отец иногда выска­зывался о никудышности и отсталости качества совет­ской техники в хозяйстве. Был конец 1943 года.

Спасло отца от суда то, что на руках было уже пред­писание для явки в военко­мат, по призыву в армию до­бровольцем. Отец постоянно такие заявления подавал, убеждая, что родине танки­стом на фронте он будет по­лезней. Ушел отец на войну — и, стало быть, не колхоз­ник уже. А потому и жилье казенное семье не полагает­ся. По договоренности отец успел перед отправкой на фронт выправить разреше­ние на переезд жене с двумя детьми в другую деревню. Там жила родня матери, все будет полегче.

Как переселяться? Что из пожитков вместилось на конную телегу, то и взяли. На паром через реку Белую сами стаскали узлы. Поплыли. Па­ром полон под завязку. На руках у Саньки братик, с ним на багаже уместилась. Мама только и успела запрыгнуть в конец парома. И тут случи­лось так, что натянувшимся канатом маму посреди реки сбрасывает в воду. А у нее в руках сумка со всеми доку­ментами. Шум. Крик. Сань­ка с Вовкой в голос ревут. Пока спускали лодку, пока спасали, сумка с документа­ми пропала. Приплавились, сгрузили все узлы на берег. Все дрожат, как собачонки от холода и испуга.

— Осень ведь, холодно уже, — дрожит пережива­тельно и сейчас голос Алек­сандры Андреевны. — Ни де­нег у нас, ни документов. До деревни километров пять. Что делать? Хорошо, мужик был на телеге. Подвез до избы родни. Там нас приня­ли, маму горячим чаем на­поили, нас подкормили. И то ли уж мы, то ли уж сами они болели, но заразились все брюшным тифом.

Чудом только Саньку страшная эта инфекция лег­кой степенью коснулась. На­стоями травяными отпилась и выздоровела.

Что это за инфекция, зна­ют все: температура, рвота, понос. Быстро всех изолиро­вали в районную больницу. А это 30 километров от этой деревни. Ни одежды, ни дру­гого имущества не отдали санитары. Сожгли, видимо. Избу ту всю перебелили и хлоркой засыпали.

Но выжили все. Куда даль­ше? Жилья нет, тифозников кто пригреет, боятся все. Пожитки – только то, что на себе есть.

— Мама порой побира­лась даже. А я так: кому по­толок скоблить, кому огород обиходить за кусок хлеба да картошки котелок. Приюти­лись в холодной пристройке у добросердечных селян, — горько вздыхает труженица и замолкает надолго. Глаза слезами переполняются у рассказчицы.

Мама вскоре снова, уже безнадежно, слегла. Доку­менты заново выправлять пришлось уже 17-летней Саньке. В районном центре, в райсовете, и нашла Саньку похоронка на отца. 14 сен­тября 1944 года погиб отец. Всего восемь дней и про­воевал-то. А шел уже конец октября. Документы в рай­совете восстановить помог­ли добрые люди. И метрики выправили на детей, и похо­ронку на отца вручили.

— Тогда меня и в колхоз взяли, а то ведь никак не устроиться было. Дали даже и жилье, и лошадь для пере­возки пожитков со старого места. Перину постельную и койку железную мама сразу сумела обменять на семена картошки да ржи. Кое-что и посеяли у себя на огородике. После уж мама не встава­ла с полутеплой печи. Так и жила, не слезая с печки. Я ее там и мыла, и обихаживала, как могла. Спали мы на де­рюжках да на соломе. Одежи сменной не было. Правда, положена была компенсация за погибшего кормильца от государства, и та пришла не сразу, месяца через два. Да еще выдали в сельсовете мне телогрейку, а брату — паль­тишко. Пришлось и эту одеж­ку на продукты обменять, — труженица вдруг улыбнулась своей шутке, – форс при го­лоде не в радость.

Александра Андреевна с мужем и детьми

Горечь утрат

Вернулась из райцентра Александра, похоронку при­везла. И тут мама:

— Вези, вези в больницу, плохо мне.

У самой уж и слез не осталось. Задеревенела как-то вся. Не разговари­вала. Губы только шепта­ли: «Шура, в больницу мне надо, может, поживу еще. Ты Вову-то не бросай. Связь с ним держи, где бы ни был, ладно, доча?»

— Да, мама, конечно, куда мы друг без друга, — под­носила дочь ложечку с по­хлебкой, — ты хоть проглоти чего…

Жидкая похлебка выли­валась из обессиленных губ больной. Только одно твер­дила: «Больница, больница нужна».

С попутной повозкой уда­лось больную доставить до врачей.

— Сегодня я ее увезла, а на завтра звонят в сельсовет: заберите такую-то, умерла она. Снег уже по колено. Как забрать тело? Одна из сосе­док за то, чтобы помогли ей кизяк сделать, согласилась труп довезти для похорон в своей деревне, а не на боль­ничном общем кладбище.

— Одно условие — не реви, а то не повезу, – такой дого­вор был с хозяйкой лошади.— Маму выдали в морге совсем голую, — из невидящих меня глаз женщины снова катятся слезы горечи воспоминаний. — Что делать? Завернули тело в дерюжку, положили в сани. Я держусь, как могу, а хозяйка повозки сама ревет в голос. Тоже, наверное, ужас весь это переживает.

Хоронили маму в том, что родня и соседи принес­ли. Рубашку порвали, платок сделали на голову, сарафан чей-то на саван приспособи­ли. Могилу в мерзлоте сами выдолбили. Бабы деревен­ские и похоронили.

Военные сироты

Мама Саньки перед смер­тью, как уже говорилось, на­ставляла не бросать брата и не терять его: «Я умру, доча, так ты сразу вербуйся на тор­форазработки, в Свердлов­скую область. Это далеко, но туда работников берут, там и паспорт дают. Вову в детдом отдай, иначе не выжить вам. Ну, живите, а мне, видимо, пора уж». С тем и ушла.

— Прошел месяц, и пое­хали мы с вербовочной пу­тевкой в далекое-далеко. На работу меня сразу взяли. Пришла пора с братиком в детдоме расставаться. Это ему уже седьмой годик шел, мне 17 лет, почитай. Про­щаться надо… — И опять долго молчит женщина. Сглатывает слезы, теребит одеялко свое. Жду молча и терпеливо. Она меня почти совсем не видит. Собираюсь выключить уже диктофон. Устала бабушка. Но, видимо, она чувствует мое присут­ствие, вдруг как сама с собой произносит: «Няня, роднуля моя, только не бросай! — ре­вет в голос брат — Пусть в голоде, в холоде, но вместе! Не бросай, меня здесь!».

Это сколько надо силы воли и понимания того, что так только можно им вы­жить, чтобы потом обещать вернуться, а сейчас взять и убежать, чтобы не слышать этих возгласов последнего родного тебе маленького че­ловечка?

Через какое-то недолгое время, уже будучи работни­цей кирпичного завода, по­сетила она этот детдом.

— Ваш братишка несколь­ко раз бежал, но отыскивали, возвращали, — жаловались воспитатели. — Очень уж беспокойный, всё к сестре рвется.

И снова жалобно, взахлеб, скороговорит Вовка: «Айда вместе, няня моя, милая, не оставляй меня здесь, сам себя кормить буду! Картош­ку варить, стирать, все сам буду!».

Рвется сердце Саши, сле­зы душат. Забрала бы, да куда там — сама в бараке жи­вет, и работа такая, что до­браться бы до койки, упасть и до следующей смены, как умереть, выспаться.

Окончание войны особых перемен в жизнь и быт Саши и ее братика не принес. Вовка в 1947 уже в школу пошел, да и кормилица взрослела. По­ручили ей выпас колхозного скота. — В то время волков развелось столько, что беда прямо, – рассказывает па­стушка. – А за потраву спра­шивали строго. Потому и от­казывались все от выпаса-то. И у меня случай был такой. Я уже отару овец к ферме под­гоняла, когда волки одну от­били, и как в книжке – один, самый здоровый, ярку на спину себе вскинул и в кусты бежит. А другие рядом бегут, как охрана будто. Оглядыва­ются, скалятся. Того и гяди — саму порвут. Я так испуга­лась — вот же они, рядом со­всем, что окаменела вся. Ни крикнуть, ни шевельнуться. Хорошо, что это на глазах у завфермой всё случилось. Иначе за потраву такую и не рассчитаться бы. Недосчита­лись бы овечки — и доказы­вай, что сама ее не зарезала.

К зиме, когда скот в стой­лах уже, спокойней и легче стало. Саша скотничала, тя­желенные фляги с молоком таскала. Доярки, бывало, украдкой бутылку молока сунут под телогрейку девуш­ке: отнеси, мол, братишке. Дровами стали снабжать в колхозе. Теплее стало в си­ротской избушке.

— Вот признаюсь вам в грехе своем давнем, — вро­де стыдится до сих пор тру­женица. — Бывало, что и сама где попью молочка-то. Товарки стали замечать и радоваться: «Гляди-ко, Саша наша как огладилась, зарумянилась даже». А то все синяя ходила, ветром сносило.

Его величество паспорт

И все же мамин предсмертный наказ — все­ми правдами и неправдами заиметь паспорт и улизнуть из колхоза на «волю», не шел из головы. По весне началась вербовка на торфоразработ­ки. Окрепла девушка, силу почувствовала в себе. Да со­вершеннолетняя уже. Только вот Вовку-то куда? Только в приют. Это уж позже, в 50-х, забрала его, выучила да на ноги встать помогла.

В Свердловской области отработала сезон. Тут и па­спорт удалось выправить. Настоящий! Зеленая эта книжечка с гербом вызыва­ла волны горячего восторга в душе. Воля!

Тогда уже и в Башкирии нефтяники и газовики раз­вивались. Рабочих рук не хватало везде. Многие то­варки-землячки Александры с радостью стали возвра­щаться домой. А ей не хоте­лось. Слишком много горя там пережилось. Устроилась на кирпичный заводик. Ра­боты не боялась. За все са­мое тяжелое бралась охотно. Была съемщицей. Это уже обожженный, дышащий не­выносимым жаром кирпич из печей вынимали.

Потом — путеукладчи­цей работала. Тянули тог­да вторую ветку на дороге Асбест — Богданович. Жили в вагончиках. Вся бригада – одни женщины. Тяжеловато, зато можно было бесплатно доехать до детдома, где жил братишка.

— Уже потом, когда и сына надо было учить, стали мы жить оседло, в рабочем поселке Верхнее Дуброво. Косулинский завод абразив­ного инструмента тогда раз­вивался. Осваивались новые производственные линии. Завод в войну только на­чал работать по абразивам. Раньше там известку жгли, — лицо рассказчицы ожив­ляется улыбкой. – Молодежи было много. Весело жили и дружно. Правда, вредность была, но и зарплата подходя­щая. Народ стал прибывать все больше образованный, ученый, а у меня грамоты-то четыре класса с горем попо­лам. Все образование – поля да скотные фермы. Однако и людей ценили за труд, а не за дипломы да аттеста­ты. И моя фотография не раз была на Доске почета завода. Руководство было хорошее. Сам директор из цехов не вылазил.

Завод тогда относился к машиностроительному ве­домству.

Там и работала, пока по­зволяло здоровье, Алексан­дра Андреевна. Квартирку получила. Сын Владимир в Качканаре уже обустроил­ся. Когда мать прибаливать стала все чаще, перевез ее к себе. Здесь и живет уже око­ло 13 лет.

— Сколько пришлось вся­кого пережить, сколько по­трудиться, ой, никому не по­желаю, — усталая от долгого разговора, вздыхает Алек­сандра Андреевна. — Вот Бог дал выносливости да здоро­вья, с тем и живу. Все мои подружки ушли уже, только воспоминания и остались.

Достойно гордости нашей и благодарности им

Сколько невзгод, сколько горя пережили эти женщи­ны! А покоит душу Алексан­дры Андреевны то, что не зря она выдержала это все. Сын в почете, о невестке аж в газете писали в свое время, как о передовой бригадирше строителей.

Вся жизнь ее — в труде тяжелейшем. В ту войну на таких вот женских плечах лежало все продовольствен­ное снабжение многомилли­онной армии. Да и страны в целом. Хлеб тогда горькова­тым был от слез и пота.

И все-таки она смеется!

91-й год женщине на се­годняшний день.

— А давайте фотографии с вами посмотрим, — опро­метчиво говорю, не подумав.

Посмотреть моя собесед­ница не может. Не видит. Глаза слабые. Но когда ей объясняют, что там изобра­жено, все помнит четко.

— Ой, это где я с рюмкой? Так это когда было-то? Это мы День Победы, в 60-х от­мечали.

Правительство не отмеча­ло, а мы отмечали. А в 45-м для меня Победа и не запом­нилась особо. Столько горя свалилось, столько забот. Да и не одна я такая была. Прав­ду поют — со слезами, с ре­вом вдовьим, материнским и сиротским этот праздник отмечен. — И вдруг засвети­лось ее лицо, ожило, засмея­лись даже глаза.

— Муж мой был фронто­вик. «Ранен, контужен, ни­кому не нужен» — так мы их подначивали иногда, таких ухажеров. Он награжден был медалями «За Прагу», «За Будапешт», и еще ор­ден Красной Звезды был на сером пиджачке. Он и на гражданке боевой такой был, шустрый, сухощавый, не очень высокого роста, но жилистый и смелый. И на слово остер. А я спокойной была, рассудительной. Вот и сошлись — огонь да лед.

Судя по фотографии 19-летней Александры, кра­савицей она и смотрелась, актриса прямо сказать.

— Он, когда ухаживал, ко мне никого не подпускал. Чуть чего – в драку. Кон­тузия еще психованности добавляла. Ну, и я закалки такой, что не уступала. Он, бывало, развоюется-разде­рется, и только я успокаи­вать его одна и могла, — эти воспоминания как-то вновь красят лицо Александры. — Знаешь, я ведь не только рослая да сильная была, под два метра ростом, я и петь, и плясать, и слово не в карма­не держала. Заводила та еще выросла!