Российское общество не понимает, что происходит в Украине, и это его пугает. Массированная пропаганда дает простой ответ, указывая, где враг. Общество ей пока верит.

Об извилинах массового сознания жителей России в дни украинского кризиса беседуем с директором Левада-центра Львом ГУДКОВЫМ.

— Вы мониторите ситуацию в Украине с октября минувшего года. А непосредственно перед началом «крымской кампании» (во второй половине февраля) вы проводили очередное исследова­ние отношения россиян к собы­тиям в Украине. Они вошли там в особо активную фазу где-то после 30 ноября, когда на Майдане из­били студентов, — и дальше раз­вивались по нарастающей. То есть этот февральский опрос был про­веден, когда кризис уже разросся и к нему привыкли и в Украине, и в России, но еще не было решений о силовых акциях России в Крыму. Можно ли проанализировать, что происходило с массовым созна­нием россиян в период от начала кризиса и до момента организа­ции прямого вторжения и запуска машины «военной пропаганды»?

— Поначалу россияне относились к событиям в Украине достаточно отстраненно. Доминировало скорее общее непонимание того, что там происходит. Кстати, это непонима­ние сохраняется и по сей день, даже после начала уже почти военной фазы конфликта. Общая установка была такая — не вмешиваться в про­исходящее в Украине.

— То есть граждане России не хотели особо «грузить» себя ситу­ацией, сложившейся у соседей?

— Не хотели. Это типичная уста­новка массового сознания усталого общества: мол, хватит России вле­зать в конфликты вне страны, пора заниматься своими делами. И вооб­ще люди скорее выступали против использования силы для решения политических и национальных кон­фликтов От 65 до 75% опрошенных вплоть до середины февраля (!) считали, что Россия должна «со­блюдать дистанцию» и не лезть во внутреннее дело украинцев. При этом люди считали, что Украина ла­вирует между Россией и Западом, выражалось понимание отчаянного экономического положения в Укра­ине. И поскольку все варианты уже были опробованы — и советская модель, и мафиозная олигархиче­ско-коррупционная модель — то довольно большая часть россиян поддерживала вариант евроинтегра­ции Украины. Только 29% считали, что такой путь — это предательство со стороны Украины «славянского братства», союза с Россией и т.п. А в целом это принималось как нечто неизбежное и даже закономерное. С пониманием, что Украина становит­ся самостоятельным государством, с которым надо сохранять дружеские отношения, причем без таможни, без виз, с открытыми границами. Господствовало и понимание того, что существуют очень тесные исто­рические, культурные и родствен­ные связи между двумя народами: 40% населения России либо имеют родственников и близких друзей в Украине, либо сами являются выход­цами с Украины. Примерно 28% име­ют родственные корни в Украине. Ощущение близости очень сильное, а потому сама по себе идея вмеша­тельства России в украинские дела представлялась в массовом сознании просто дикой.

В декабре прошлого года события начинают трактовать как провока­цию Запада, «разжигающего» в Укра­ине конфликт. И эта версия сразу «усваивается» массовым сознанием: в декабре и январе 83% опрашива­емых считали, что конфликт про­воцируется Западом. Что, впрочем, не снимало другие интерпретации событий (например, возмущение украинцев режимом Януковича), но стало накладывать на эти иные ин­терпретации свой отпечаток. Мол, кризис кризисом, но Запад пытается «ловить рыбку в мутной воде».

Однако в период с января по февраль версия о «западном следе» уменьшается в объеме вдвое — с 83 до 43%.

С середины февраля, когда начи­нается массированная пропаганда, ситуация резко меняется. По интен­сивности, агрессии и лживости я та­кой кампании в своей жизни еще не встречал. Эта пропаганда базируется на нескольких основных тезисах.

1. Угроза существованию русских в Украине. Как следствие — мобили­зация защиты «своих».

2. Дискредитация Майдана и его сторонников, общественного движе­ния в Украине и всех его основных мотивов: национального подъема, стремления построить демократи­ческое общество, установить пра­вовой порядок и ответственность власти. Сторонники Майдана и ев­роинтеграции представляются «бан­дитами», нацистами, антисемитами, радикальными националистами- бандеровцами. То есть весь основ­ной общедемократический пласт протеста «снимается» и вытесняется из массового сознания. А на его ме­сто водружаются «бандеровцы». При этом большинство россиян не пом­нит или просто не знает, кто такой Степан Бандера. Важно, что в пропа­гандистских формулах соединяются в одно целое разговоры о дивизии СС «Галичина», о Бандере, фашистах, антисемитах и сведения о правых радикалах на киевских баррикадах. Все это создает такой угрожающего свойства идеологический коктейль, который отодвигает в сторону ре­альные мотивы противостояния на Майдане.

3. Третий момент усиливается в конце февраля — начале марта. Это демонстрация состояния хаоса и безвластия в Украине, разгул там бандитизма, мародерства и, соответ­ственно, угроза существования там русскоязычного населения. Прежде всего в Крыму и восточных регионах Украины. Что требует вмешательства России для его защиты.

Постепенно с конца февраля к марту усиливается еще один очень значимый тезис. Мол, восточные ре­гионы Украины, и тем более Крым, вообще-то исторически русские зем­ли, и потому Россия должна их защи­тить и взять под свой контроль.

На чем строится эффективность такой пропаганды? Она идет непре­рывным потоком. Повторяются одни и те же тезисы и формулировки. Ис­ключается любая альтернативная точка зрения. Используются зако­ны психолингвистики: идет монтаж картинок со словами, подмена поня­тий, назойливое внедрение нужных ассоциаций в сознание зрителей. Все это — в сочетании с прямой дезин­формацией: о несуществующих ак­тах насилия, захватах людей, драках и схватках, дискриминации русскоя­зычных и угрозах в их адрес и т.п.

Это и создает в головах кашу, в итоге мы получаем такую картин­ку: меньше трети опрошенных го­ворит, что они что-то понимают в происходящем, а 70% признаются, что они не могут разобраться в его сути. Но при этом 63% считают, что российские федеральные каналы в целом объективно освещают со­бытия в Украине. Это означает, что все, что подается с экрана, заглатыва­ется и некритически усваивается.

— А сейчас уровень доверия те­левизору резко возрастает. То есть в голове хаос, но надо за что-то за­цепиться, чтобы не потеряться со­всем. И таким якорем становится информация из ящика, дающая иллюзию, что ты что-то понима­ешь. И становится не так страшно от неизвестности и непонятности происходящего.

— Откуда такая степень внушае­мости при отсутствии понимания? Во-первых, страх. Страх перед де­стабилизацией, возможностью по­трясений, перед кризисами и кон­фликтами. Ведь главная установка большинства российского населения — это не улучшить свою жизнь, а удержать то, что есть. Поэтому непо­нимание того, что происходит, вы­зывает тревогу, беспокойство и осо­бое состояние внушаемости.

— Причем эта идея «не ухуд­шить» выступает наружу не обя­зательно в обстоятельствах кон­фликта, типа украинского. Это происходит и в гораздо более спо­койных обстоятельствах. Преоб­ладает желание приспособиться, адаптироваться. И не дай бог пе­ремены, которые могут означать лишь одно: «будет хуже».

— Второй момент — это превра­щение страха в агрессию против того, на кого указывает пропаганда как на источник этого страха и беспокой­ства. И очень часто в качестве таких фигур выступают те, кто хотел бы перемен. Пусть даже это идеалисты, люди, выступающие с более высоки­ми ценностными заявками, люди с высокими гражданскими качества­ми, реформаторы. Страх вызывает агрессию, стремление «сбиться в кучку» и опереться на то, что зна­комо, что привычно. А самое при­вычное — это поза покорности и зависимости от власти. Именно такого рода пропаганда заставляет людей консолидироваться вокруг вла­сти. И даже при сильном сомнении в том, что та утверждает, принять ее позицию. А в качестве основания для такой консолидации принимаются отработанные штампы и стереотипы имперского сознания: «наших бьют», «идет полный развал государства», «русским угрожают». И, соответствен­но, государство, каким бы оно ни было, в данном случае выступает как защитник, как гарант. Государствен­но-патерналистское сознание здесь не просто активизируется, но и по­лучает дополнительную поддержку в виде имперских мифов, легенд и сим­волов. Все идет на мифологическом уровне, с резким упрощением реаль­ности. А Запад — это, естественно, провокатор, традиционный — тоже вполне мифологический — противник России, который пытается вторгнуть­ся в российскую сферу влияния.

На фоне нагнетания атмосферы угрозы русскоязычному населению Украины, роста там анархии и без­закония единственным разумным, морально оправданным и справед­ливым действием российского руко­водства подается введение в Украину российских войск для защиты этого населения, а на заднем плане — уста­новление российского контроля над восточными регионами.

По данным последнего опро­са, проведенного 7—10 марта, 43% опрошенных считают, что русским реально угрожают на­ционалисты и бандиты. И только российские войска могут стать защитой от этой угрозы. 28% считают, что существует проблема ущемления в правах русскоязычного населения, но решать ее надо поли­тическими средствами, без приме­нения военной силы.

И только 8% говорят, что угроза русским в Украине — лишь предлог, чтобы создать проблемы для нынеш­ней власти в Киеве и не допустить интеграции страны в Европу, а 6% — что российской власти нужна «ма­ленькая победоносная война», что­бы отвлечь население от внутренних проблем. Итого — 14% критиче­ских голосов.

Понятно, что центральная точка напряжения — это Крым. 58% рос­сиян поддерживают введение российских войск на территорию Крыма и в другие регионы Украи­ны. Против этого — 26%.

67% считают, что именно на «фа­шиствующих бандеровцах» лежит ответственность за обострение ситу­ации в Крыму. 9% возлагают ответ­ственность на крымских татар (?!), 16% — на «мафиози». И лишь 2% счи­тают, что в обострении ситуации в Крыму виновато руководство России.

В оправдание необходимости вве­дения российских войск в Крым и другие регионы Украины начинают подключаться имперские стереоти­пы. На вопрос: «Почему можно счи­тать законным введение российских войск в Крым и другие регионы Укра­ины?» — среди тех 58%, что поддер­живают введение войск, две трети считают, что Крым и восточные ре­гионы Украины — это, по существу, российские территории. А потому Россия вправе применять там силу для защиты «своего» населения.

Удивительно, что угроза войны на данном этапе не сильно пугает наших бесстрашных сограждан. 44% всех опрошенных считают, что введение войск поможет стаби­лизации и мирному урегулирова­нию возникших проблем.

21% считает, что это приведет к эскалации конфликта и кровопроли­тию в Украине.

И еще 15% — что это приведет к полномасштабной войне с непред­сказуемыми последствиями. Итак, в сумме лишь 36% чувствуют опасность приближающегося кровопролития.

Что касается Крыма, то тема «ошибки Хрущева» и необходимости ее исправления проходит в наших исследованиях устойчиво на протя­жении многих лет, еще с 1990 года. И доля тех, кто считает, что Крым надо бы вернуть России, колеблется в раз­ные годы от 80 до 84 %.

— Должен заметить, что и по опросам в самом Крыму дело об­стоит непросто. По последним исследованиям киевского фонда «Демократические инициативы», проведенным в феврале, то есть еще до начала массированной теле­обработки населения, в том числе и Крыма (ведь российские каналы и там весьма популярны), — на по­луострове за присоединение к Рос­сии выступал 41% опрашиваемых. Позже опросы в Крыму проводить уже было небезопасно. Но понятно, что в связи с теми же факторами искусственного нагнетания напря­женности эта цифра сейчас значи­тельно выше. В других же регионах Украины с большим количеством русскоязычных цифры в феврале были такие: в Донецкой области — 33,2%, в Луганской — 24,1%, в Одес­ской — 24%, в Запорожской — 16,7, в Харьковской — 15,1. В остальных, чем дальше на запад, тем ниже, в том числе в Киеве — 5,3%.

— А в России считают, что после референдума, в положительном ис­ходе которого мало кто сомневает­ся, Крым должен войти в ее состав. Таких сейчас 79%. То есть около той цифры, которую я называл ранее и которую мы наблюдаем в течение многих лет. Не рассматриваются иные формы решения проблемы. Потому что эти варианты не рассма­триваются в телевизоре. Нет ни в ТВ, ни в ответах на вопросы таких поня­тий, как идея суверенитета и терри­ториальной целостности страны, как международное право, как Будапеш­тское соглашение, — все это отпол­зает на задний план. Навязывается примитивная конструкция, основан­ная на праве силы. И она, к сожале­нию, населением принимается.

— Какова вообще зависимость российского общественного мне­ния от массированной пропаган­ды, прежде всего телевизионной? Ведь украинская ситуация в этом смысле не уникальна, это прояв­лялось и раньше, в отношении других стран и внутренних рос­сийских процессов? Мне лично представляется удивительным, как за полторы-две недели можно резко развернуть общественное мнение огромной страны.

— Это эффект негативной мо­билизации, когда задается образ врага и исходящей от него угрозы. Физической или, например, «ба­зовым ценностям», традициям. В этом случае на какой-то момент возникают острая реакция, резкая враждебность, рост агрессивности и консолидации вокруг власти как защитника этих ценностей. Обычно все это длится недолго. Всякая мо­билизационная кампания не может продолжаться более нескольких ме­сяцев. Как правило, от двух до трех. Другое дело, что нынешняя история будет иметь более глубокие и более длительные последствия, чем, на­пример, история с «Бронзовым сол­датом» в Таллине. Потому что она затронет практически все сферы жизни наших двух стран.

Андрей Липский, «Новая газета» №28 от 17 марта 2014 г.