10 лет назад, 10 октября, ушёл из жизни наш коллега и друг, замечательный журналист Михаил Юрьевич Медведев. Миша был разный: очень умный, но в каких-то житейских вопросах очень наивный; задиристый, но в то же время добрый. Ему было интересно жить. И, казалось, он будет жить долго-долго (ведь за плечами всего полвека) и напишет много хороших и интересных книг из своих поездок и путешествий. Но не случилось…

Мы вспоминаем Мишу не только в день его рождения или в день ухода от нас, но и просто так. — Помните, Миша вернулся с Сахалина и привёз банку красной икры! — А как Миша отправился в автопробег до Москвы! И писал оттуда великолепные репортажи! — А помните его серию публикаций «По Золотому кольцу Качканара»? Миша, мы тебя помним…

ЗАПИСКИ ГЕОЛОГА

Из всех историй, что я слышал на Сахалине, самыми смешными были, пожалуй, рассказы о медведях. Откровенно говоря, смешными они кажутся лишь в чужих устах, ибо при очном «знакомстве» где-нибудь в дремучей глухомани испытываешь совсем другие ощущения, а именно — шевеление волос на голове и зуд в пятках. Ужас!

Мой начальник партии Карталов травил эти истории, предварительно выкушав пару стаканов спирта. Думаю, привирал он совсем чуть-чуть, ибо за 25 лет излазил Сахалин вдоль и поперек. У геологов даже сложилась поговорка: там, где не ступала нога Карталова… В общем, там, где не ступала его нога, пройти вообще невозможно.

***

Однажды этот самый Карталов удил в ручье мелкую форель. Ручей протекал по узкому каньону: из лагеря спуститься можно, а вот подняться — только цепляясь за кусты. Зачем этот медведь шлялся по краю обрыва, знал только сам медведь, но скатился он сверху прямо на Карталова. Здоровый такой, черный, как гризли. Неожиданно обнаружив прямо перед собой человека, трусливая зверюга сначала впала в шок, затем оперативно испражнилась, заревела благим матом и полезла по обрыву, по которому, как было упомянуто, подняться очень трудно. Тем более медведю. Взобравшись по почти вертикальной стене до середины склона, он кубарем скатился обратно в ручей. Снова заревел, снова ринулся на штурм обрыва и, разумеется, тут же оказался в ледяной воде ручья. Так повторялось раз пять. Карталов же ручей перепрыгнул и, будучи все-таки немного умнее медведя, отбежал метров на сто вдоль русла, там вскарабкался наверх и наблюдал представление сверху. Потом пришел в лагерь и стал издеваться над медведем перед мужиками. Те, конечно, погоготали: ну, и шутки у тебя! Кроссовки-то сухие! Он с недоумением воззрился на свои кроссовки. Действительно, сухие. И тогда Карталов стал оскорблять мужиков. Кончилось тем, что мужики, матерясь, спустились в каньон. Обнаружили изрытый медведем обрыв, следы кроссовок на обоих берегах, брошенную удочку и пакет с рыбой. Замерили ширину ручья: три метра. Три! И молча уставились на сухие карталовские кроссовки.

***

Вообще, работая в дальневосточной тайге, ты обречен сталкиваться с медведем едва ли не ежедневно. Немного действует на нервы, но потом привыкаешь. Даже как-то скучно становится, когда не видишь медведя несколько дней. Видимо, уже не хватает адреналина в крови. Правда, с одной зверюгой на том же полуострове Шмидта я уживался настолько мирно, что мы как-то даже перестали замечать друг друга. Можно сказать, соблюдали паритет.

Получилось так, что мы делили одно и то же место возле устья речки, которая впадала в Охотское море. На этой речке я ежедневно ловил гольца. Чтобы добраться до речки из нашего стационарного лагеря, нужно было перевалить через сопку. Переваливаешь и видишь: мишка разрывает свою яму на берегу, где гноит рыбу, достает лапами длинную белую тухлятину и с удовольствием лопает. Затем яму закапывает и отваливает. Потом на это же место иду я и ловлю гольца.

Противоположная ситуация. Я ловлю гольца, а голодный мишка сверкает на меня глазами из зарослей с другой стороны речки. Сверкает, но терпеливо ждет. В этом случае, жалея зверюгу, я обычно сворачиваюсь и ухожу. Дело дошло до того, что я перестал брать с собой ружье…

У этой истории мог бы быть этакий добрый, сентиментальный конец: мол, полевой сезон завершился, и мы расстались друзьями. Ну, прямо первобытная идиллия, в которой два мира сосуществуют, не соприкасаясь друг с другом и не нанося друг другу обид. Увы…

Охотники знают, что из «мелкашки» хорошо стрелять белку. Глаз пробивает насквозь. Один из наших бичей-работяг, накопав, сколь положено, погонных метров шурфов и упившись брагой, отправился «мочить» моего медведя из «мелкашки». Этот придурок пристроился за валуном возле речки и стал его стрелять. Мне кажется, любому мужику станет обидно, если его начнут «мочить» из рогатки. Стреляй — так всерьез. Хотя бы 16-м калибром. Медведь обиделся. Видимо, он настоящим мужиком был. А если самкой — то еще хуже. В качестве свидетеля этой баталии я видел только ее финал. Я видел издали, как тощая вертикальная фигурка перевалила через гребень сопки, а следом за ней катился — не вниз, а вверх! — этакий крупный черный колобок. Потом оба исчезли из виду.

Как выяснилось потом, медведь бича догнал и полоснул когтями по бедру. Затем задрал кверху морду и заревел. И ушел. И не стал этого бича есть. Наверное, так же, как мы не станем есть испорченную колбасу. Больше я медведя на «нашем» месте не видел.

***

Медведь людей ест только натощак. По весне. После спячки. Когда есть ну совсем нечего. Зато оленей обожает в любое время года. К такому печальному выводу я пришел на Набильском хребте, что в средней части Сахалина.

Эту зверюгу мы повстречали высоко в сопках, где он жрал ягоду. Жрал, пока не увидел нас. Меня и маршрутного рабочего Васю. Рацион медведя в эту пору не отличается разнообразием. На завтрак — рыба. На ужин — брусника и голубика. Медведь рыбу жрет, а потом лезет в сопку ягоду лопать. Потом снова рыбу жрет. Потом снова — ягоду. До поздней осени. Такая вот диета.

Тот день у медведя, видимо, разгрузочный был. Он ягоду ел, а мы по маршруту шли. Каждому — свое. Раздвигаю кусты и вижу буквально нос к носу коричневое рыло размером с ведро. Ведро посмотрело на меня крайне недоброжелательно, зашевелило ноздрями и ушами запрядало. Из пасти воняло черт знает чем.

Тело мое стало вдруг каким-то бесчувственным и невесомым. Я медленно задвинул ветви и попятился, отпихивая подпиравшего сзади работягу. Тот все равно рвался вперед (он медведя не видел). Пришлось взять его за шкирку и оттащить прочь. Шепнул ему на ухо магическое слово, и он тут же достал перочинный ножик. Лезвие сантиметров пять. Можно обороняться. Леденея, я вспомнил, что мой здоровенный тесак и фальшвейер лежат на дне рюкзака. Где-то очень глубоко, под образцами. Другого оружия у нас не было.

Уходили с постепенным ускорением. Медвежатина бежала следом, сохраняя фиксированное расстояние метров в сто. Через полчаса поняли, что оказались в глубоком каньоне с отвесными стенами. А уже вечерело, ух, как вечерело! Желтые лиственницы на верху каньона еще купались в солнечных лучах, а в самом каньоне было почти черно. Под ногами камней не видно, рядом журчит ручей. Я лихорадочно соображал. Ну, чего ему от нас надо? Осенью медведи людей не едят. Ненормальный какой-то медведь. Неправильный.

Ладно, будь что будет! Я резко замер. Замер и медведь. Посмотрел на меня как-то укоризненно, покачал головой. И стал лизать камень. Лижет камень! Ага! «Васька! — прошипел я работяге. — Выбрось мясо!» «Не выброшу!», — сказал Васька, думая, что я сошел с ума. «Выбрось мясо!» — повторил я страшным голосом и показал кулак. Васька с обиженным видом вытащил из рюкзака кусок оленины килограммов на пять от того оленя, которого подстрелили поутру. При этом попытался своим перочинным ножиком отпилить кусок. Я не дал. «Уходим!».

Еще километра два скатывались вниз. Потом поняли, что сзади никого нет. Ночевали в каньоне у костра. Васька злопыхал, что я последний гад. Не дал отрезать кусочек. Из провизии — только вода из ручья. Васька пытался жевать какие-то стебли. Еще день ушел на то, чтобы вернуться в лагерь. Пришли голодные и злые. Попадись нам этот медведь сейчас, живым бы не ушел. В каньон загнал. Нашу оленину сожрал! Покусился на человека! У Васьки из рюкзака капало, вот он следом и тащился. Против нас он, вероятно, ничего не имел. А вот ягодно-рыбная диета ему точно опротивела.

Михаил Медведев