Имя Габбаса Даутова известно в городе многим. Человек с необыч­ным именем, с непростыми взгляда­ми, которые заставляют его жить и бороться. Бороться, прежде всего, за справедливость. С таким девизом он идет по жизни. Габбас Даутов согла­сился рассказать нам о себе, своей семье и поделиться интересными историями из жизни.

— Расскажите о себе. В какой се­мье вы родились?

— Родился я 29 апреля 1956 года в деревне Азяково Бураевского района Башкирии. В то время рождались в деревнях, где не было больниц, мно­гих записывали с ошибками. Вот и меня записали с ошибкой: в паспор­те дата рождения 5 мая 1956 года, да и отчество отца перепутали – теперь по документам мы с братом непо­нятно кто, вроде по нему он мне и не брат. У меня Фанзовиевич, у него Фанзавиевич.

Мой род по линии отца мишары — это воины, по линии матери — ов­цеводы. Наверное, потому я и воюю всю жизнь. Отец был первым шофе­ром в деревне, родился в многодет­ной семье: у бабушки было восемь детей. Бабушке во время войны руки и ноги ампутировали, обморозила зимой, собирая в поле промерзшую картошку, чтобы накормить детей. Брат отца Габбас, в честь которого меня назвали, в 1943 году погиб под Прохоровкой. Тетя предложила меня так назвать в память о брате. До во­йны он служил на Дальнем Востоке, как и я.

У родителей нас двое детей: я и брат Борис. Разница небольшая — пол­тора года. Я младший в семье, меня называли туп-чук – «любимчик, ма­ленький». Когда жили в деревне; мама работала в колхозе дояркой, после пе­реезда в поселок Мендяк Челябинской области мама работала на шахте.

В 1961 году отец приехал в посе­лок Качканар и работал водителем в тяжелом парке. Мы жили на Татар­ском поселке. Здесь я пошел в школу №1, а заканчивал школу №3. В 1972-1974 годах учился на электрослеса­ря в качканарском училище. После призвался в армию – школа младших специалистов радиотехнических во­йск во Владивостоке (ШМАС). Радио­механик. Год служил на границе.

— В те времена вы были в пар­тии?

— Я с детства занимался спортом. В армию меня не брали, пока не всту­пил в комсомол. А в былые времена, если кто в армии не был, того не счи­тали за мужчину. Пришлось вступить в комсомол. После армии мое миро­воззрение полностью поменялось.

После армии я окончил курсы ма­шинистов экскаваторов и в 1979 году устроился на комбинат. Мало кто с моего курса остался работать на ком­бинате по этой профессии. Работали в трехсменку по восемь часов: пер­вая — с утра, вторая с 16.00 и третья с 00.00… Позднее трудовой коллектив боролся за 12-часовой график. Пом­ню, как Иван Канисев возил в Москву письмо в Центральный комитет. И в ЦК нам пошли навстречу.

С 1980 года я стал заниматься про­фсоюзной работой. Поначалу спор­тивно-массовой работой. Потом стал зампредседателя. Конечно, отстаивая интересы рабочих, приходилось идти на конфликт с администрацией. В 1980 году мне было 24 года, мне при­шлось от имени профкома цеха объ­явить выговор начальнику участка и главному механику за неправильное рассмотрение трудового спора. Они наказали машиниста экскаватора Юрия Рубана, списав на него техни­ческую проблему, в то время как тот был на выходном. Его лишили пре­мии и объявили выговор. Юра имел орден «Знак почета», активно зани­мался общественной работой, пом­ню, как он всегда говорил: «Правда — она прямая, ее не переделаешь». Мы посчитали решение начальников несправедливым.

Мне пришлось обратиться в про­куратуру, которая дала правовую оценку незаконным действиям ад­министрации. После этого маши­нисту экскаватора решением про­фкома вернули премию, отменили выговор. «Пацан, куда ты полез? Бу­дешь вечным помощником!» — ска­зали мне. Но я не боялся работать с кувалдой. С карьера меня убрали на полгода, стали называть революцио­нером!

— Тогда профсоюз называли «ручным» для администрации. От председателя к вам претензии были?

— В то время у нас на карьере го­ворили: «профсоюз танцует поль­ку-бабочку с администрацией». Возглавлял профсоюз тогда Павел Пантюшев. Помню, когда задава­ли неудобные вопросы, он отвечал: «Ты что меня хочешь работы ли­шить, поднимаешь такие вопросы?». Мы отвечали: «А почему бы и нет?». Надо решать — мы решаем. Навер­ное, у меня повышенное чувство справедливости.

В начале 90-х годов создавали рудоуправление. Раньше каждый карьер был сам по себе, и у рабо­чих был протест против создания рудоуправления, дополнительной административной структуры. Мы выступили против этого. В 1992 году я закончил деятельность профсоюз­ного лидера. Директором рудоуправ­ления стал Молчанов.

Три раза меня пытались уволить, оказывая сильный психологический пресс. Помню, как Анатолий Пьян­ков тогда он был электриком на бу­ровом участке провел собрание в карьере, чтоб меня защитить. Он предупредил администрацию: если будет увольнение Даутова, будет за­бастовка.

— 1990-е годы были непросты­ми для комбината. В 1996 году рабочие создали стачечный коми­тет, угрожали остановить КГОК. Вы были в эпицентре событий…

— Были перестроечные времена. В 1994 году была повальная при­ватизация, у комбината появились акции. Директора, используя свои административные ресурсы, реши­ли создать трастовые кампании и забрать акции у людей в доверитель­ное управление. После статьи Нико­лая Федорченко «ТРА создали дирек­тора» мы подумали, что сами можем отстаивать свои интересы. Мы орга­низовали инициативную группу. И люди понесли нам акции. В резуль­тате я вошел в совет директоров Кач­канарского ГОКа как представитель рабочих. В первый год у нас было 2,2 процента, потом 5, позднее 10. Администрация была вынуждена с нами считаться. Директором был Еремин, Молчанов руководил рудоу­правлением.

В 1996 году были задержки в зар­плате около трех месяцев. Профсоюз во главе с Дмитрием Аверенковым был «ручной», против администра­ции не шел, интересы рабочих не защищал. Рабочим профсоюз го­ворил, что все решается в рабочем порядке. В то время мы решили с Иваном Канисевым встретиться с рабочими на раскомандировках, со­брать представителей трудовых кол­лективов и вошли в трудовой спор с администрацией комбината. Соз­далась примирительная комиссия, мероприятия провели, а зарплаты по-прежнему не было.

Тогда мы сначала обратились в трудовой арбитраж, а потом, в свя­зи с невыполнением решения арби­тражного суда, провели конферен­цию трудовых коллективов цехов комбината, РУ, УГЖДТ, УРОК в ДК, где приняли решение о забастовке и выбрали забастовочный комитет. Меня избрали председателем заба­стовочного комитета. Генеральным директором комбината был уже Молчанов. В связи с тем, что Мол­чанов игнорировал решение конфе­ренции, мы издали постановление о часовой забастовке в конце декабря 1996 года. Комбинат простоял час, люди не приступили к работе!

По истечении часа я подошел к Молчанову, спрашиваю: «Будем стоять или разговаривать?». Он го­ворит: «Вы принесли 500 миллио­нов убытка». В результате мы сели за стол переговоров. Было принято решение о поэтапном погашении за­долженности по зарплате в течение трех месяцев. В результате Молча­нов Валерий Борисович выполнил свои обещания. Администрация взя­ла кредит в банке. Позже его с долж­ности директора сняли в связи со сменой собственников.

В дальнейшем еще в течение двух лет в связи с постоянными неплате­жами по заработной плате продолжа­лось противостояние забастовочного комитета и администрации КГОКа путем остановок работы комбина­та. Переговорные процессы во время забастовок проводились на уровне председателя правительства Сверд­ловской области А.П.Воробьева. В дальнейшем полномочия по защите прав трудящихся мы передали про­фсоюзу.

— Вас называют бескомпро­миссным и вечно воюющим?

— Почему? Со мной тоже можно договариваться, но не нарушая со­циальных прав людей. Если я упол­номоченное лицо, то отстаивать ин­тересы буду до конца. Я воевал и в советской системе, и в современной.

— Как супруга Нина Аркадьев­на относится к вашей жизненной позиции?

— Она честная, прямолинейная. Я благодарен, что все эти годы она меня понимает. Она знает, что если я дал людям слово, то назад его не за­беру. Вместе мы уже 36 лет. Хорошо, когда рядом есть такие люди.

—Как вы проводите время с семьей?

—У меня есть дочь, любимый внук Максимка. Летом время проводим, в основном, в саду.

— Считаете, есть ли у Качкана­ра перспективы развития?

— Не уверен, что есть. Нет про­граммы развития моногородов, соци­альные гарантии жителей не защи­щены. В город приезжают работать из других городов. Считаю, государ­ство должно вести в таких городах особую политику, а коренные жители должны быть обеспечены работой.

— Какие качества цените в лю­дях?

— Честь. Совесть. Достоинство. Как-то на акционерном собраний я встречался с крупным собственни­ком КГОКа Д. А. Хайдаровым, в ди­алоге с ним он мне сказал. «Габбас, я очень богатый человек, у меня есть деньги, акции предприятий, а что у тебя есть»? В ответ я ему сказал: «Я тоже очень богатый человек, у меня есть имя и фамилия — вот это моё богатство. Вам нужно что-то ещё объяснять»? Ответа не было. У каж­дого из нас своя оценка богатства.

— Кто-то может подумать, что в ваших действиях есть корыстные цели?

— Не раз слышал это в свой адрес. Я с 1980-го года воюю, но мое кредо — безвозмездная работа. На каждой ступеньке я стремлюсь отстаивать интересы людей.

— Вы мусульманин. Соблюдаете традиции?

— По национальности я татарин, по идеям коммунист, в душе — ате­ист. В этом году меня избрали пред­седателем татаро-башкирского куль­турного центра города Качканара. Мы провели ряд мероприятий, с по­мощью спонсоров провели Сабантуй. Обратились бы православные – помог бы и им. Иногда сравниваю себя с Дон Кихотом, который вечно воюет, но, в отличие от него, я воюю за реальные права и социальные гарантии трудя­щихся.