Ксения Нечаева рассказывает, как искала на СВО своего мужа

3 сентября на кладбище Валериановска похоронили 32-летнего Виктора Черкасского, который ушёл на СВО по контракту в конце апреля этого года.

У мужчины остались двое детей: сыну 5 лет, дочери — три годика. С женой Ксенией они к этому времени были уже в разводе, но продолжали общаться.

У Виктора непростая судьба. Он рос без родителей, отца посадили за убийство матери. Сначала мальчика воспитывала бабушка, а потом он попал в детский дом.

Много лет работал в Городском похоронном бюро, последнее время — в агентстве «Память». Копал могилы. Когда хоронили самого Виктора, его бывшие коллеги из Городского похоронного бюро говорили: «Ну вот, сначала ты копал, теперь мы тебе копаем».

24-летняя Ксения несколько месяцев разыскивала мужа, с которым пропала связь 8 мая. Провоевал он всего три дня…

В бой без подготовки

Виктор сообщил бывшей жене, что уезжает на СВО, за день до отправки.

— 26 апреля мне позвонил и сообщил, что уходит на СВО, — вспоминает Ксения. — Я растерялась, даже сначала не поверила, что он на это решился. Пыталась отговорить, у нас ведь дети. 24 апреля он подписал контракт, а 26-го ему позвонили с военного городка Екатеринбурга. Там надо было быть уже 27 апреля.

О причинах решения мужа отправиться воевать женщина говорит, что здесь, на гражданке, у него не получалось наладить жизнь.

— Мы собрали ему лекарства с собой, билет купили до Екатеринбурга. Два дня он пробыл в военном городке, потом направили в Луганск, — говорит Ксения. — Мы постоянно с ним поддерживали связь, несмотря на развод у нас сохранились хорошие отношения. Мы приняли решение, что обратно потом сойдёмся, что я его буду ждать.

В Луганске качканарец был полтора дня без связи, звонил от сослуживца, сказал, что на учения их повезут, всё хорошо. Потом они поехали в Донецк, где их распределяли по бригадам. Жили в блиндажах по 5 человек. Жене звонил каждый день. Правда, связь была плохая.

— 29 апреля они прибыли, а 8 мая уже ушли на задание. За неделю солдаты побегали и постреляли только один раз, больше подготовки у них не было, — рассказывает вдова. — Он писал мне: «Солнышко, я поехал в Донецк, в Авдеевку, наберу, как расположусь. Всем привет передавай».

8 мая они думали, что их везут на полигон, а их повезли на боевое задание. Он звонил мне в этот день, но с другого номера. Потом связи не было. Я написала на этот номер, с которого последний раз звонил муж. Ответа не было. Потом звонила. Удалось связаться с женой сослуживца, она сообщила, что её муж ранен и попал в госпиталь, а Виктор помогал ему эвакуироваться. Я пыталась еще узнать о судьбе мужа. Один из сослуживцев рассказал, что видел, как Виктор заходил в лесополосу, больше его никто не видел. Я начала искать по группам, по которым ищут военнослужащих. Некоторые девочки ищут своих с марта, апреля. Потом я написала человеку, который занимается без вести пропавшими, он подтвердил, что муж пропал, и прислал фотографию его паспорта. В военной части до последнего не числился без вести пропавшим, был в статусе «активен».

Не переставала искать

В ходе поисков Ксении скинули данные, по которым номер жетона и позывной не совпадали. У Виктора был позывной «Лепесток», а по спискам — «Версток». Поэтому появились сомнения, что это её муж. Да и не верилось.

Как уже потом рассказывали качканарке сослуживцы Виктора, со всей бригады вышло с задания четыре человека из двухсот. А жёны и по сей день ищут своих мужей, и не находят никакой зацепки.

— Я продолжала искать. Когда ищешь, пишешь в морги, я узнавала в Ростовком морге у направленца. У каждой бригады свои направленцы. Я каждую неделю писала направленцу. Скидываешь номер жетона, ФИО. Они тебе отвечают. До августа муж не числился ни в каких списках, — говорит женщина. — В августе я уехала в командировку, мне пришло сообщение из морга: «Ваш боец прибыл к нам. Связывайтесь со следователем для видеоопознания». Я нашла сама номер следователя, мы списались, он назначил видеоопознание на следующий день. Я посмотрела, там опознавать было нечего, были только кости. У Вити была татуировка на всю руку, я думала, опознаю его по татуировке. Зубы, казалось, не совпадали с моим мужем. Старший брат мужа тоже пытался опознать, но не смог. Я попросила опознание через ДНК. Сдали ДНК сына и дочери. Но в базу ДНК почему-то наши анализы не вносили. 28 августа мне написал направленец с морга и попросил последнюю фотографию Вити, без очков, без головного убора. Я скинула, через день мне написали, что боец опознан по специальным программам, которые опознают по лицу. Я спросила, почему не ждут ДНК, мы же сдали тест Но по ДНК сверять не стали. Буквально через три дня Витя был уже в Качканаре.

Запах смерти

По словам Ксении, в части о её муже вообще ничего не знали, он числился «предварительно без вести пропавшим». У него не было официального статуса. Сослуживцы рассказывали ей, что командир не щадил личный состав, говорил солдатам-контрактникам: «Вы — мясо, не вы, так другие придут».

— У меня слов нет. Как так может быть? Если сравнивать с другими бригадами… У меня, например, брат тоже служит, потери они везде есть, идут бои, но в таких масштабах, как в 30-й бригаде, нет. У этой бригады флаг с черепом, ассоциация сразу определенная возникает, смертью от этого пахнет, — делится женщина. — Я читаю в чатах, кто-то с апреля по сей день ищет своего близкого. Майские вообще как в воду канули. Многие майских ищут, кто с моим мужем выходил в боевое задание. Эвакуация уже прошла, мужа моего нашли, ещё кого-то нашли, а остальные куда делись?

Нечего терять?

Как выяснилось, у Ксении на СВО ушли братья, дядя. Все из Баранчи, откуда в своё время и приехала она в Качканар. Дядя, которому было 64 года, погиб, не провоевав и двух недель. Буквально на днях ушёл воевать 28-летний двоюродный брат Илья. Кстати, качканарец.

Он уже участвовал в боевых действиях на Донбассе, до начала СВО. Был командиром, награжден медалями. В Качканаре перебивался случайными заработками, семьи и детей нет. С работой не получалось из-за инвалидности. Как-то он попал в аварию, пострадала рука, которую врачи собирали по частям. Мужчина узнал, что есть специальные бригады для инвалидов, подал туда заявку, ждал рассмотрения. До последнего не говорил никому: ни маме, ни сестре. В итоге заявку одобрили и пригласили заключать контракт.

— Я пыталась его отговаривать, но это бесполезно. Он говорит: «Что вы меня хороните раньше времени? Я вернусь. Я же с той войны нормально пришёл». Говорил, что ему тут делать всё равно нечего, что никого у него нет, только мама.

Две кровиночки

В отличие от Ильи, Виктору было что терять. У него в Качканаре остались две кровиночки. 5-летний сын уже всё понимает, был на похоронах отца, ему передали флаг, фуражку и орден Мужества. У себя дома семья организовала уголок, где собрано всё, что связано с погибшим Виктором. Ксения говорит, что дети гордятся папой.

Из родных у него осталось два брата. Самыми близкими людьми для Виктора Черкасского оставались Ксения и дети.

— Мы когда развелись, всё равно общались, он хотел помириться. Перед уходом он мне обещал, что всё исправит, и мы будем вместе, — вспоминает женщина.

Платили голый оклад

Обсудили с Ксенией и немаловажный вопрос про выплаты и денежное довольствие военнослужащего.

— Когда муж туда уехал, они всей ротой ждали единовременную выплату 195 тысяч рублей, чтобы купить обмундирование, оно не дешевое. А там форму выдают плохого качества, мягко говоря. Некоторым форма большая, некоторым маленькая, броники очень тяжелые, с ними бегать неудобно, — рассказывает Ксения. — Они все ждали выплату, никому не пришли деньги. В итоге бойцы пошли на задание без хорошего обмундирования. Ещё просили с них деньги на рации, рации закупили. А 195 тысяч рублей пришли только через три недели. На поддержку семьи нам выплатили 100 тысяч рублей. А дальше мужу пошли голые оклады — по 30-40 тысяч рублей в месяц, пока был пропавшим без вести и числился в части.

Виктор оставил бывшей жене все пароли, карточку, поэтому она видела, сколько денег приходит. У неё также есть доступ в личный кабинет военнослужащего. Ни боевые, ни социальные доплаты не выплачивались. Командир в списки Черкасского не подавал по боевым.

— Сослуживцы говорят, что погиб 11 мая, в справке о смерти написано 10 мая. За эти дни ни копейки боевых не пришло, — говорит женщина. — За гибель выплату получат наши дети. Я открыла счета на них. Но пока ещё ничего не выплатили.

В военкомат собирала толстую кипу документов для выплат. Голова после похорон мутная, ходишь, как в тумане, а тебе в военкомате не помогают, а кричат. Я понимаю, что работы у них много, но можно и подобрее к людям относиться.

Юлия Кравцова

Фото предоставлены Ксенией Нечаевой