Фамильная честь Нуриевых

В декабре 1977 года началась крупномасштабная операция по вводу войск на территорию Афганистана. 10-летняя эта война была объявлена агрессивно-захватнической, даже постыдной.

Однако в народе участники тех событий всегда пользовались всемерным уважением. Особенно свято хранится память о погибших героях в их семьях. Чтут их память и сослуживцы-ветераны Афганистана.

И сколько бы лет ни прошло, сколько бы ни поменялось правительств и режимов в стране, неизбывно горе матери, получившей черное извещение о гибели своего сына-солдата.

Старший сын

Веселая, подвижная восемнадцатилетняя девушка Язиля вышла замуж за соседского парня Габделхая Нуриева. Жених к тому времени уже отслужил в армии, а работящую, общительную соседку давно уже всей родней прочили ему в жены. Шел 1958 год.

Нелегко приходилось жить в сельскохозяйственном районе юга Кировской области.

— Голодными не сидели, работали на земле, но и особого достатка не было, – рассказывает свою историю Язиля Фартовна. – Вот и переехали в Пермскую область. Благо, не было уже жесткого закрепления людей за колхозами, на руки стали получать паспорта.

Там муж устроился на угольную шахту. А молодая жена, только когда старший сын пошел в школу, а второго, Рината, удалось-таки отдать в детсад, стала железнодорожницей на станции Усьва. Там же родился и третий сын, Равиль.

В поселке Шумихинский, где проживала семья: родители и трое пацанов, была только восьмилетняя школа. Старшего, Гаптельбара, пришло время учить дальше, да и 12 лет шахтерского труда сказывались на здоровье отца семейства.

Так вятичи, а потом пермяки Нуриевы стали качканарцами.

— Это по-татарски, старшего сына назвали Гаптельбар, – чуть дрогнул голос матери, – а все его всегда Юрой звали. А татарским именем назвали потому, что у родственницы одной сын умер, а, по нашим поверьям, имя не должно быть в земле похоронено. Имя человека, оно жить и жить должно.

Юра-Гаптельбар как-то сразу стал своим среди качканарских сверстников. По характеру в маму — веселый и общительный заводила, а по отцу – отличался ответственностью и серьезностью к порученному делу, в уходе за младшими братьями. Особенно опекался младший – Равиль. Разница в возрасте братьев — 4 года и 14 лет — никак не влияла на отношения ребят. Дружно жили.

Старший сын – за всё в ответе

Успевал Гаптельбар и братишек обиходить, и на улице с пацанами пообщаться. Не всегда были безобидными их действия. И налеты на сады и огороды были, и стычки с пацанами соседних улиц. Всякое бывало, но без какой-либо подлости. И всегда умел честно признать свою вину Юрка Нуриев. А то и чужую на себя взять. Вот тут принимался за воспитание отец. Не особо многословно воспитывал. Для пущего запоминания провинности и неповторения проказ, бывало, брался и за ремень.

— Вспылит, бывало, отец, заругается, схватит Рината за ухо, достать Гаптельбарку не может, так тот сам приблизится, чтобы младшему поменьше досталось, – смеется мать озорников, – а потом еще и отправит пацанов извиняться перед соседями. Я иногда не выдерживала, вставала на их защиту. Остывал отец тоже быстро. «Трудовую домашнюю повинность» увеличит, да сам потом и помогает им. На том и мирились. Сам-то отец воспитывался строго. У них семья была – только детей восемь душ! Так их отец, мой свекор, сурово к ним относился.

Габделхай Файзрахманович, отец трех сыновей, тоже крутоват бывал. Однако поставил дело воспитания так, что за все отвечал Гаптельбар. И отец строго спрашивал со старшего за все проделки, проказы и исполнения домашних обязанностей младших. Тут поневоле начнешь заботиться о братишках.

О чести семейной много говорила и мать, внушая сыновьям ценность этого понятия — честь семьи.

— Когда в армию уходил Гаптельбар, то Ринату строго-настрого наказывал заботиться о Равильке, – уходит памятью в прошлое хозяйка. — Береги, говорит, до меня, пока вернусь. И вернулся, только уже в гробу.

Помолчала мать солдата и продолжила свой скорбный рассказ.

Учился Гаптельбар в 87-м училище. Был не отличником, но и последним не был.

— Татьяна Дмитриевна, мастер их группы, хорошо о нем отзывалась, другие учителя тоже не особо жаловались, – улыбается мать. – И в спорте успевал, и музыкальным был от природы, татарин же! Я сама тоже петь любила. Что бы ни делала, всегда с припевочкой да шуткой. Вот ребята мои, наверное, с живота и наслушались моих песен. А уж на что в хозяйстве были старательны! Во всем помогали. И полы помоют, и огород обиходят. И на озере накупаются. Прибегут под вечер – голодные, поджарые, черные от солнца. Перекусят, и тут же старший каждому задание даст. Управятся — и снова на улицу, к пацанам. Мне всегда спокойно за них было.

Три брата всегда были в кругу своих друзей. Какие футбольные баталии между уличными командами происходили!

— Гаптельбарка был эмоциональный такой, азартный, все за справедливость боролся, – как бы даже сама удивляется Язиля Фартовна. — Если уж считал, что прав, то тут не своротишь. Не боялся и подраться, если надо. И с отцом поспорит, бывало. Уважали его за это даже взрослые соседи. И в армию провожали всей улицей.

От призывной медкомиссии скрыл, что был не так давно перелом лодыжки.

— Да все ребята тогда служить хотели, а наш и подавно. Всего год после училища и поработал на аглофабрике. Вот так и жили — небогато, от зарплаты до зарплаты бывало перебивались, но какая была у нас дружная и счастливая семья! Соседи завидовали, — лицо матери светлеет, молодеет даже, и вдруг снова становится печальным от тех воспоминаний. – До войны это было, будь она проклята.

Служил честно

Служить пришлось в 345-м Ферганском Гвардейском отдельном парашютно-десантном полку. 17 апреля 1979 года был призван, а в декабре уже их полк высадился на авиабазе Баграм, в Афганистане.

«Десантный батальон 345-го парашютно-десантного полка был направлен в Афганистан по просьбе афганского правительства под видом технического

обслуживания авиации на аэродром Баграм, где размещались советские самолеты и вертолеты», — пишет в своих воспоминаниях бывший рядовой ВДВ, историк, участник той войны Дмитрий Самородов. С 25 декабря 79-го «ферганцы» участвовали в самых первых боевых операциях по захвату важнейших стратегических объектов ДРА. 345-й полк под командованием гвардии подполковника Николая Сердюкова (не путать с опозорившимся министром) участвовал в захвате комплекса объектов и зданий, которые находились в ведении афганской военной администрации ДРА Хафизуллы Амина. Благодаря четкому оперативному планированию и умелым действиям десантников операция прошла без потерь с нашей стороны.

Далее совместно со спецподразделениями КГБ солдатам-срочникам предстояло захватить важнейшие военные, государственные объекты, отстранить от власти Амина, парализовать верные ему вооруженные силы.

В одной из этих операций участвовал рядовой Гаптельбар Нуриев. И весь период службы провел в Афганистане. Погиб за месяц до демобилизации.

Вот что пишет однополчанин Гаптельбара:

Афганцы. В нижнем ряду крайний справа — замкомвзвода Гаптельбар Нуриев

«Да, я служил вместе с Вашим сыном и братом. Я на полгода младше призывом. Мы с ним сразу попали в один экипаж на БМД 248. Потом попали во взвод управления ротой. Он был в звании младшего сержанта. Был очень добрым и отзывчивым. Помогал нам, молодым, во всем. Обладал очень большим мужеством. Спасибо передайте Маме за воспитание такого сына. Очень жаль, что папы вашего уже нет.

Я помню тот день, когда Гаптельбар погиб. Он мог не ехать в сопровождение колонны, но он был необычный дембель, сам напрашивался. Их БМД подбили. Погиб он и парень с Новосибирска — лейтенант Литвиненко. Мы от него нашли полсапога с торчащей из него ногой, больше ничего. Остались в живых с этого экипажа мой земляк с Барнаула Олег Туманов (у него сейчас 2 группа инвалидности) и механик Костя Скловец. Фото у меня тоже мало, тогда не разрешали.

Я очень часто вспоминаю Гаптельбара. Как-то Саша Бицуков выставлял фото его могилки, я его помянул. Он очень много рассказывал про семью, про ваш город. Крепитесь и гордитесь: у вашей семьи был достойный сын и брат. Мы Гаптельбара и здесь тоже звали Юрой.

С уважением, Юрий Колягин»

Груз 200

Весна в тот год не спешила порадовать теплом. Солнечным, ярким, но морозным было начало марта 1981 года. В семье Нуриевых все возрастало предчувствие радостного события: заканчивался срок службы сына и брата.

К тому времени уже устойчиво ходили слухи о том, что всё не так гладко, как это было скупо озвучено в СМИ. Продолжалась операция ограниченного контингента войск в Афганистане. Слухи эти все чаще подтверждались фактами. Нельзя уже было скрыть все увеличивающийся поток во все регионы страны скорбных «Грузов 200».

Слышала разговоры об этом и мама дембеля, сержанта Нуриева. А письма, что приходили через московскую почту, были оптимистически-успокаивающими: «Сидим тут, в горах, незнамо что караулим. Спим, сколько захотим, едим в отвал. Ребята хорошие рядом. Начальство не беспокоит. Прямо курорт,» – примерно так писал домой солдат.

— Я как-то сердцем чувствовала все его трудности там, — делится мама Гаптельбара. — Отец понимал, конечно, что там происходит. Все больше как-то замыкался в себе, угрюмым был. Хоть и тоже надеялся на скорую встречу с сыном. Готовился к ней, меня успокаивал. А как посмотрю на койку сына, так слезами заливаюсь. Не то что дни, часы и минуты считаю. Ночью не сплю, затихну, а муж рядом спящим притворяется. Потом на работу с утра бежит, за сердце держится.

— «Мама, в первый раз с парашютом прыгал с большой высоты. Было страшно. А сейчас — как в детстве — со стола на пол» — на память цитирует дорогие письма от сына мать. — Фотографию прислал. Худой, лицо как у кощея. Ну, думаю, допрыгался, оголодал совсем. Ничего, вот вернется, откормлю.

Готовилась семья к праздничному сабантую. Закупали продукты, чистили-мыли дом. Все более возрастало нетерпение в ожидании встречи.

— Иду как-то из магазина, тропка узкая в сугробах пробита вдоль заборчика, вдвоем не разойдешься, — навсегда врезался в память матери тот страшный день. — Смотрю, а навстречу муж идет. Бледный, как снег. Взял у меня сумки. Руки дрожат. – Гаптельбара убили, — шепчет хрипло. Почернело у меня все в глазах. Померк вдруг свет. Снег то черным, то красным становится. Упала на штакетник, да и заревела, завыла в голос.

— Знаешь, вот трое их было у меня, а такое горе! А у кого один? Когда один, и убили? Вот тем матерям совсем тяжело, — сочувственно говорит потерявшая в войне сына мать. — В мирное время, за что? Да будьте вы прокляты, все эти войны!

Привезли цинковый гроб. В сопровождении был паренек такой, тоже оттуда, из-за речки прибыл. Кажется матери теперь, что сутками бессменно стоял он в карауле у гроба.

— Хотели вскрыть железный ящик, посмотреть напоследок в лицо погибшего. А Саша, так звали сопровождающего солдата, все же не дал все это сделать. Как мы ни настаивали, до ругани дело доходило, а не дал Саша открыть, — с материнской теплотой сейчас вспоминает этого солдата Сашу.

— Там такое можно увидеть, что родительское сердце не выдержит. Это же с поля боя останки, — убеждал он родственников устало, но твердо, – потому и стекло окошечка закрашивается. Бывает, что и без головы, а то и головешки обгорелые хоронят.

— Так и схоронили, не увидев. Может, и к лучшему, — перебирает старые фотографии погибшего сына мать. – Пусть останется таким, каким был. Веселым и красивым. А тогда не помню уж, как всё и происходило. В каком-то черном дыму, сквозь слезы жила. Или не жила? День и ночь не различала. Потом, конечно, притихла боль, но ноет до сих пор.

Достоин памяти

— И вот всё живу, всё живу с этой памятью. Да не одна я. Сколько с той войны пришло к матерям и отцам цинковых ящиков! Сколько ребят с искалеченными телами и душами? — заключила свой рассказ мать героя. — А меня еще вот письма и отзывы ребят-сослуживцев Гаптельбара поддерживают, – наливает в чашки чай хозяйка. — До сих пор с благодарной памятью вспоминают его те, кто был с ним там, в чужих горах. Хорошо отзываются. Честно служил и достойно погиб мой сын. Не стыдно нам. Он, когда в бой ходил, хоть и страшно было, а думал, наверное, о чести нашей семьи в первую очередь. Мог бы ведь и не ходить в бой, как старослужащий, а он шёл. Ребята пишут, что молодых солдат опекал, помогал, чем мог и когда мог. Габделхай, отец, до смерти своей тоже так же думал, я точно знаю. Гордился сыном. Ведь честь семьи, честь фамилии для него была превыше всего. Это и сыновьям внушал.

Язиля Фартовна, и мы гордимся! Помним и гордимся своим земляком.