В 2015 году вышла книга воспоминаний качканарца Леонида Шашмурина, где он описывал события своей жизни. Большое место в книге занимает глава о Качканаре, куда он переехал в 1969 году. На КГОКе работал главным инженером Западного карьера, был начальником отдела труда, заместителем гендиректора по труду и кадрам. В 2000-х работал в городской администрации. В 2016 году Леонид Шашмурин ушёл из жизни.

«Новый Качканар» к 65-летнему юбилею города публикует отрывки из книги Леонида Васильевича Шашмурина.

Большая стройплощадка

В шестидесятые страна с большим трудом залечила раны самой разрушительной в её истории войны. Не хватало многого: продуктов питания, материалов, а, самое главное, рабочих рук, тех рук миллионов, которые не вернулись с фронтов.

К началу шестидесятых на смену погибшим пришли подросшие дети войны. Огромная территория Советского Союза быстро превратилась в строительную площадку. Жизнь на этих стройках была трудной, часто даже невыносимой: грязь, пыль, жара и холод были повседневной нормой быта молодых строителей.

Меня судьба на всю жизнь связала с чёрной металлургией. В 60-е годы я активно участвовал в развитии этой отрасли не рядовым её участником, а подготовленным специалистом по горным работам.

В начале своего трудового пути получил опыт работы на руднике Евстюниха, затем три года работал в Казахстане на металлургическом комбинате — начальником буровзрывного участка.

Ностальгия по лесу, Уралу, России всё сильнее давала о себе знать. Старший брат, с которым одновременно закончили институт, работавший прорабом в отделе капстроительства, рассказал, какой они строят комбинатище и город Качканар. От проектных объёмов добычи железной руды дух захватывало. Мы решили туда переехать.

Нарезая горизонты

По приезде в Качканар произошла очень обстоятельная беседа с директором комбината Толочко Михаилом Григорьевичем. С самого начала беседы я понял, что вопросы задаёт тоже горняк, хорошо знающий своё дело, поэтому отвечать старался полно, показывая, что я знаю и что умею. Он предложил мне должность главного инженера строящегося Западного карьера. Я согласился.

Нам дали комнату в общежитии, и я 12 сентября 1969 года приступил к работе.
Первая очередь Западного карьера была введена год назад. Были построены две прикарьерные станции: Южная и Породная. Нарезан всего один горизонт +340 м, по которому осуществлялся железнодорожный проезд, соединяющий эти станции. За год с небольшим, к 1 января 1971 года, нужно нарезать ещё 5 горизонтов и проложить на них все необходимые коммуникации. Дело осложнялось тем, что на нижних горизонтах была вязкая глина, а на верхних горизонтах неприступные отвесные скалы. При этом нужно было ежедневно давать напряжённый план по добыче руды, вскрыше и одновременно вести горно-капитальные работы.

Начальником карьера работал Воронкин Геннадий Демьянович, грамотный специалист, выпускник Криворожского горного института, имеющий опыт работы на карьерах Украины. Нашим поводырём в горном лабиринте строительства карьера был старший маркшейдер Мальберг Леонид Леонидович, выпускник Свердловского горного института.

Где руда, а где вскрыша

Месяца через два после начала работы у меня произошло неприятное знакомство с геологической службой комбината. На карте, в условных границах карьера, рудное тело было обозначено очень схематично, в виде неправильного четырёхугольника, с бортовым, то есть граничным содержанием железа в руде 14%. На границе предполагаемого рудного тела, на горизонте +355 метра, был произведён очередной массовый взрыв.

Возвращаясь с отвала в конце дневной смены, я ломал голову, куда эту массу отгружать: в руду на перевалочный склад или в отвал пустых пород. Подходя к взрыву, увидел лес реек, расставленных по всему взрыву. Я спросил у старшего геолога карьера Александра Прядилыцикова: «Зачем ты это всё выставил?».

— Вот здесь руда, здесь вскрыша, а здесь снова руда, потом вскрыша, — последовал ответ.

— Как ты это определил? Ведь при взрыве всё перемешалось.

— По шламу взрывных скважин, да и так это видно, — сказал геолог.

Знаю, что на глаз определить, 13 или 14 процентов железа в куске породы, невозможно.

— Хорошо, Сан Саныч, отвернись.

Я взял два куска, один из указанной им руды, второй из пустой породы, и предложил указать ему, в котором руда. Всё это происходило на глазах рабочих новой смены. Геолог ошибся. Я приказал помощнику машиниста экскаватора убрать все рейки и отгружать всю взорванную массу на перевалку в руду.

На другой день ко мне в кабинет решительно вошёл уже не молодой мужчина. Он был так гневно взволнован, что-то пытался сказать, но, видно, ещё и природное заикание не позволяло ему это сделать. Я посадил этого человека на стул, налил воды и еле его успокоил. Оказалось, что это главный геолог комбината Самойлов Павел Иосифович, и он был возмущён моим отношением к геологической службе. Я как мог оправдывался, и скоро мы нашли общий язык: чтобы уточнить границы рудного тела, нужно быстрее начинать геолого-разведочное бурение.

При очередной встрече с Толочко (а он бывал на карьере почти каждый день) он спросил:
— Что произошло у тебя с главным геологом?

Я всё рассказал. Он усмехнулся и добавил:
— Вы оба правы, надо начинать эксплуатационную разведку. Я уже дал команду отделу оборудования, чтобы они быстро привезли на комбинат два буровых станка.

Недели через три он позвонил и сказал:
— Забирай станки, и через три недели они должны работать.

Легко сказать. А где взять буровые бригады со специальными навыками бурения на керн? Я пошёл на буровой участок в надежде найти хоть одного человека, имеющего навык такого бурения. Один из рабочих сказал:

— Я знаю одного немца в посёлке Ис, он во время войны бурил здесь, недавно вышел на пенсию, я с ним поговорю.

Через два дня ко мне в кабинет вошёл рыжий, худощавый, плохо говоривший на русском языке немец. Он принёс с собой кучу газетных вырезок, в которых писалось, как он ударно трудился в геологической партии во время войны, зовут его Корман Адам Андреевич. Второй раз мне с немцами повезло. Он быстро нашёл своих старых буровиков, в основном тоже немцев, и через три недели станки работали.

Быстро достроив проборазделочную станцию с дробильной установкой для керна на Западном карьере, мы даже подружились с главным геологом. Моя жена Алла Петровна потом много лет работала в геологической службе под его началом.

Как появилась «китайская стена»

Приехав в очередной раз в карьер, Толочко сказал:
— Садись в машину, поедем.

Я сел в машину, думая, что сейчас поедем в карьер или на отвал, но машина развернулась и поехала в город. Наверное, едем в управление комбината, но на площади машина повернула направо и остановилась против строящегося дома, где сейчас магазин «Огонёк». Толочко вышел из машины, я за ним.

Показывая на Дворец культуры, он спросил:
— Как тебе это нравится?

Я сказал, что мне это не очень нравится. Дворец как бы приткнулся к этой горе и совсем потерялся. Люди ходят чуть ли не на уровне крыши дворца.

— Эту гору нужно бы срезать, тогда дворец будет как на ладони.
— Вот я и нашёл единомышленника! Молодец! Давай гони сюда из карьера четырёхкубовый экскаватор. Думаю, дня три тебе хватит.

Толочко сел в машину и уехал, а я стоял и думал: «Мало забот в карьере, а тут ещё это непростое задание». Дело даже не в том, что скорость передвижения экскаватора 400 метров в час, ему нужно ещё и питание 6000 вольт, а линии передач ни до города, тем более до дворца не было. Удивились этому заданию главные механик и энергетик карьера при его обсуждении в кабинете Воронкина, но, почесав затылок, приступили к выполнению.

Строили линию и гнали экскаватор, гнали и строили. На исходе третьего дня, когда экскаватор уже был почти на месте, Геннадий Демьянович, улыбаясь, сказал, чтобы я ехал к Толочко и доложил о выполнении задания. Я спросил его, чего он улыбается.

— Это он тебя проверял. Так у нас в Украине принято. Дать сложное задание, ограничить в сроках, посмотреть, как ты с ним справишься, и можно ли с тобой в дальнейшем решать серьёзные дела. А дело вы с ним задумали действительно стоящее.

При разборке этой горы с первых же метров упёрлись в неразбираемую скалу, значит, надо бурить и взрывать. Легко сказать — взрывать, кругом люди, дома и огромные стёкла в фасаде у Дворца культуры, которые могут лопнуть даже не от попадания осколка камня, а от лёгкой взрывной волны. Тем не менее, бурили и под специальным укрытием взрывали небольшие заряды. Так, метр за метром проходили эти 200 метров почти четыре месяца, вывозя самосвалами взорванную породу. Сейчас там стоит подпорная, как картинная галерея, стенка.

Продолжение следует