Родители Владимира Гаранина, погибшего в Чечне, вспоминают о сыне

Прискорбно это сознавать, но список погибших при исполнении воинского долга солдат-качканарцев на мемориале «Черный тюльпан» всё пополняется.
Печально, что новые и новые скорбные рассказы матерей и отцов о своих сыновьях, похоже, закончатся еще нескоро.

Всегда кого-то защищал

Ровно 4 года назад происходила эта встреча с Анной Петровной и Анатолием Николаевичем Гараниными. И, как ни тяжело было им возвращаться в тот страшный для них декабрь 1995 года, но делились они своим горем просто и искренне.

— Мне было 33 года, когда Володя родился! — светлеют глаза и чуть улыбаются губы Анны Петровны. — Это такое счастье было для нас, что словами не пересказать. Старшему, Толе, было тогда 10 лет. Мы уж и не надеялись ни на что — и вот! Я его родила, как песню спела. Вот что-то Господь мне сверху дал. Спокойный был, послушный. В школе успевал везде, дома во всем помогал, наряду с Толей.

— Ну, ты уж скажешь, —встревает, усмехнувшись, отец. — Не всегда и успевал, бывали и провалы, и замечания. И двойки получал, и ремня порой.

— Ну, бывали проступки, так это от простодушия его, — возражает мама, не упуская лидерства в разговоре. — Он же всегда кого-то защищал. То за одного вступится, то другому спуску не даст. Справедливость в нем врожденная была. А ты его за это ремнем. Было?

— Да, было, — горько выплескивает отец. — Знал бы, что так получится, так лишнюю конфетку дал бы, приласкал бы лишний раз, — сухие мужские слезы видны на глазах Анатолия Николаевича сквозь натянутую улыбку, отражая всю душевную горечь его.

— Я вот иногда всполошусь и спрашиваю: «Володя, вы там чем занимаетесь? Материтесь, небось, да курите»?

А он так спокойно:
— Что ты, мам, мы собираемся, в карты играем, шутим, хохочем. А курить я не курю, ты ведь знаешь.

И в ПТУ, когда на экскаваторщика учился, не курил.
— В школе, лет до 15-ти, Володя не выдавался у нас ни ростом, ни силой особой, а потом как-то незаметно вымахал, окреп, плечи расправились по-мужски прямо. Такой красавец стал! Тут и пришла пора служить. Как я не хотела этого! Отговаривала его всячески. Готова была уж и кое-какие «меры» принять. А он уперся. Каждый день с друзьями, Игорем и Олегом Лоренцами в военкомат ходят. Отсрочку можно было получить — не захотел. Видимо, это судьба наша такая.

— Все, мама, папа, я дал согласие. Иду в армию, — заявил с порога.
Защемило сердце матери в предчувствии беды. Помрачнел и как-то сгорбился отец.
Обстановка военная в стране очень уж неспокойной была. К тому времени Володя имел водительские права, чем и успокаивал, как мог, родителей. Мол, шофером буду, и все будет нормально.

— Вот вернусь, денег заработаем, машину купим — мечтал призывник. — Ну, чего вы так расстраиваетесь? Мне уже и должность водителя в области обещали.

Лукавил чуть сын, ведь рядом с домом не хотел служить. Хотелось и «мир» посмотреть, и себя показать.

Вот и написал в июне 93 года первое письмо из Ленинградской области. В ноябре Анна Петровна его и навестила по месту дислокации 33-й отдельной бригады Оперативного назначения ВВ МВД РФ.

Дикая «дедовщина»

Прозвище «Гора» Володя получил еще на гражданке. Наверное, по созвучию с фамилией, да и комплекция у парня была та еще. «Служба идет нормально. Учимся, тренируемся. Всем доволен», — писал домой солдат.

А вот у Анны Петровны первое впечатление от «армейских будней» было совсем не радужным.
— На КПП части первое, что бросилось в глаза, это лицо мальчишки, избитое до того, что лицо это было черно-синего цвета от побоев, — вспоминает она с состраданием в голосе. — Да ведь это такой ребенок, совсем недавно пришел в армию!

У Володи такого не было. Мы сняли квартиру на время суточного отпуска, на котором я настояла перед командиром. Правда, одна из штабных военнослужащих тихо, но строго выговаривала Вове за какую-то провинность, видимо. То ли его старослужащие куда посылали, то ли еще что. Это потом он мне рассказывал, много позднее, во вторую нашу встречу, о том, каково приходилось служить первые полгода.

О том, какая дикая «дедовщина» царила в войсках, тогда еще можно было и по центральным телеканалам услышать, да и в газетах об этом постоянно печаталось. Все это на слуху до сих пор.
Считалось, что «отмазаться» от службы было верхом умения жить.

— Я от мужа слышала, как его служба проходила, но чтобы такое! — Анна Петровна взглянула на Анатолия Николаевича, словно приглашая к разговору.

— Да тоже всякое было, — отвечает он. — Приходилось и сапоги дембелям чистить, в наряды за них ходить. Но чтобы меня хоть пальцем кто-то тронул! Такого беспредела не было. То ли время было другое, а скорее ответственность командиров была другой.

Мог быть дома через месяц, но поехал в Чечню

Ближе к концу мая 1995-го часть, в которой числился рядовой Гаранин, была отправлена в Чечню.

Перед отправкой он писал: «Наши ребята уже там побывали, и им там нравится. Какое-то разнообразие, и время быстрей идет. Я дал согласие».

— Тут я совсем запаниковала, срочно вызываю на переговоры: «Ни в коем случае не соглашайся! Это же война! Всячески отказывайся! Тебе уже домой через месяц!»

— Мам, да мы тут, прямо в городе, в центре базируемся! — отвечает сын. — Засыхаем просто в четырех стенах!
— Да пожалей ты нас! Мы же и так с ума сходим! — и сейчас еще с надрывам и слезой, как в телефонную трубку, восклицает рассказчица.

— Хорошо, мам, постараюсь отказаться, все сделаю, чтобы остаться… — слышится далекий родной голос.

Не остался. Да, скорей всего, и не «старался». Такой уж была его натура.
«У нас всё спокойно, несём дежурство на блокпостах, — писал он успокоительные весточки. — Особых ЧП здесь не было. Хотя и взорвалась, говорят, машина, постреливают где-то, но это далеко».

— Под Гудермесом они стояли, — вставил отец, чуть усмехнувшись. Уж он-то и тогда понимал, какое там «спокойствие». Не пионерлагерь. Каждую минуту, каждую секунду может случиться, что угодно.

Уже восьмой месяц, как длится эта «полугодичная», по сути, командировка. Беспокоятся родители. Дозванивается мама до штаба части:
— Почему мой сын еще там?

— Да что вы, мамаша, нет повода для беспокойства, — уверенной заученной скороговоркой отвечает женский голос. — Я только что оттуда. Чистый горный воздух, еще теплым-тепло, несмотря на декабрь. Всего у них в достатке. Вот прямо сейчас готовим им замену, скоро сменим, не волнуйтесь. Сына вашего готовьтесь встречать!

Груз 200

И встретили.
Но перед этой встречей в далекой Чеченской республике готовились к выборам главы этого региона. Накануне этого политического мероприятия боевики решили показать, кто тут настоящий хозяин. Гудермес — второй по величине город в Чечне. Крупный ж/д узел.

В официальном документе сухо значится:
«14 декабря 1995 года в г.Гудермесе, идя на помощь окружённым в комендатуре и на железнодорожном вокзале федеральным войскам, отрезанным от основных сил, военнослужащие приняли неравный бой с боевиками. Погиб в результате ранений».

О тех событиях много уже говорилось и писалось. Вот выдержка с сайта ветеранов 33 ОБРОН «Преданный полк»:

«14 декабря, утром, боевики блокировали федеральные силы в комендатуре и ж/д вокзале Гудермеса. На помощь были отправлены три колонны Внутренних войск с трех направлений. Все колонны попали в засады и понесли тяжелые потери, общее количество которых остается неизвестным».

Прилагается и список 51 погибшего, среди которых значатся Владимир Гаранин и Константин Дмитриенко. Напротив имен и фамилий пометка: «тело найдено и опознано».

Далее я, как автор, приведу только выдержки из рассказа Гараниных. Подробно писать об этом слишком тяжело. Слушать запись без душевной и сердечной боли невозможно.

— На вертолетной площадке ждем свой вечный бессмертный груз, а вертолета все нет и нет. Замерзли, окоченели все, а мы этого не чувствуем. Ребята и военкомы ходят греться в машинах, а нам и Людмиле Дмитриенко ничего не хочется. Стоим тоскливо, молча, как статуи. Звоним в облвоенкомат, а там отвечают: ждите, у нас нет денег часто вас информировать. Наконец, прилетели наши соколы, — Анна Петровна говорит вдруг осевшим голосом. — Как живой он был, побритый, лицо свежее, и капельки влаги на стекле окошечка гроба.

Толпа стояла и все выли

— Дышит? Может быть, дышит? Может, живой? — проносится в голове матери.
— Наутро гроб открыли, подумала: «Хоть одели в чистое? Да нет, старые истлевшие носки, майка, только сверху китель поновей». В заключении о смерти было: «взрывная травма груди и живота». Хотела поглядеть на рану, да по рукам отец стукнул: «Нечего там глядеть, не лезь».

— Нам как этот ящик запаянный привезли к подъезду, орала не только я. Толпа стояла. И все выли.

— Были двое сопровождающих. Один к Дмитриенко и один к нам. Лица у ребят — синие, закаменелые. Зубы сжаты намертво. Только глаза живые, тоже чуть не со слезами. Понимали ребята, какое горе привезли.

— Когда они в засаду в Гудермесе попали, так первую машину подбили, и начали наших месить, — отец Володи знает подробности того последнего боя со слов и писем сослуживцев Володи, оставшихся в живых. — «Зеленых», необстрелянных пацанов оставили на блокпосту, а поехали на задание уже те, кто побывал в боевых переделках. Сознательно оставили. Они и помнят его как доброго, сильного, надёжного друга: «Вовка — надёжный, как гора». Так писали.

— Сутки я возле него сидела, ни есть, ни пить. Все о нем заботилась, как о живом. Носки ему положила, белье. Собрала вроде в дорогу. На следующий день и схоронили.

— Вот Люда Дмитриенко еще через день хоронила Костьку, а мы повезли раньше. Я бы с ним хоть ночь бы просидела, каждую ранку зализала бы.

Страховые выплаты не полагаются

Ладно, вроде бы пережили Гаранины самое страшное время, и тут идут телеграммы от военных ведомств с требованием отчета о похоронных затратах: «Пришлите квитанции оплаты за хранение, перевозку, перегрузку, за захоронение и пр.».

Высылают родители героя квитанции. В ответ примерно такое: «Вами превышена сумма за то-то и то-то. У нас лимит на такую-то сумму выплат, потому в полной мере возместить ваши затраты не можем».

— Так какого… вы спрашиваете? Перечислите свой лимит, не рвите нервы, — раздражена Анна Петровна — Мы затратили столько, а вы можете столько. Помогли военные, значит, чем могли.
Потом отказали в страховых выплатах. «Если ваш сын служил во внутренних войсках, то страховые вам не причитаются, по положению об уставных функциональных действиях рода войск внутри своего государства», — так Гараниным сообщили.

Работа, дескать, как работа. Несчастный, вроде, случай.
— Он солдатом был? Был! Он лишних 7 месяцев отслужил? Да! — волнуется Анна Петровна. — Он на войне погиб? На войне! Так какого черта?

— Да ладно тебе, развоевалась, как танк прямо, — успокаивает муж.
Но Анну Петровну уже не остановить.

— Нам на ваши деньги наплевать! Ведь не в бумажках дело! Хотелось, чтобы признали нашу потерю, наше горе на государственном уровне. Ведь на миру не только смерть не страшна, вместе и горе пережить легче.

Хотя, думается, куда там — «легче». И только через семь месяцев после гибели, Владимир Гаранин, Указом Президента РФ от 20.07.1996 г. № 1065 награждён орденом Мужества посмертно.

Судьба

Судьба преподнесла еще один страшный удар по семье Анны Петровны и Анатолия Николаевича. В возрасте 57 лет умер их старший сын Олег. Более года назад, в жаркий день, ушел купаться, скорей всего, с жары вошел в холодную воду, и не выдержало сердце.

Этим летом я снова навестил семью Гараниных. Самой Анне Петровне недавно сделали тяжелую операцию. Однако все так же неугомонна она и боевита в свои годы.

Повспоминали о сыновьях, погрустили. Беседа повернулась к событиям современным.
Как же без этого? Взгляды на происходящее в стране оказались несходными.

— Все, хватит об этом! — решительно прерывает полемику хозяйка. — Не хватало еще тут поссориться!

И впрямь, нечего собачиться нам всем. Хотя раскол в обществе всё глубже и шире. Можно дойти до такого, что и подумать страшно.

Расставались по-дружески тепло. Уже отойдя от дома Гараниных, вдруг обернулся, подумав, какая все же тяжелая судьба у них.

А заснять семейные реликвии: тельняшку окровавленную, залитый кровью незамысловатый блокнотик и воинские документы — мне не удалось.

— Эти вещи настолько интимны, что только для семейного пользования предназначены, — извинились Гаранины. — Так что не обижайтесь уж.

Я и настаивать не стал. Язык не повернется возражать на такое.

Василий Верхотуров