Телефонная трубка говорила знакомым, почти родным голо­сом.

— Ты из Николае­ва? — спросила я с радостью и тревогой.

— Нет, я уже в Тагиле.

Звонила Нина, моя студен­ческая подруга. Через девять лет после окончания инсти­тута мы неожиданно встре­тились в Качканаре. Под­ружились семьями. Вместе растили детей (у Поповых, как и у нас, было два сына), вместе проводили свободное время, помогали друг другу – и очень сроднились…

Закончились шестидеся­тые, миновали и семидеся­тые годы. А в 1980-м Поповы уехали на Украину, где жил брат Василия. С тех пор мы общались в основном только по телефону. И вот опять зна­комый, почти родной голос. Через несколько дней Нина уже у меня, в Качканаре.

Как там Украина? Как живут, о чем думают и что чувствуют люди? Обо всем хотелось узнать, так сказать, из первых уст. Но эти уста открывались почему-то нео­хотно и говорили с непонят­ной мне осторожностью.

— Мы очень любили Кач­канар и покидать его не со­бирались, — вспоминает Нина. – Вася тогда ездил на лечение в Трускавец и на обратном пути заехал в Ни­колаев к брату, и тот его са­гитировал. В Николаеве в то время строился алюминие­вый завод, давали квартиры. И Василий соблазнился… Я очень скучала по Качканару, первое время даже плакала…

— Как вас встретила Укра­ина?

— Очень хорошо. Там ока­залось много уральцев: из Невьянска, Каменска и дру­гих городов. Мы подружи­лись и с ними, и с другими николаевцами, среди кото­рых немало украинцев.

— Чужими себя не чув­ствовали?

— Нет, конечно. Ведь это наша общая страна, общее дело, одни радости и забо­ты. Тогда не было деления или превосходства по наци­ональному признаку.

Из рассказов Нины было понятно, что тоска по Уралу оттеснилась новыми забота­ми: знакомством с городом и людьми, трудоустройством, радостью от получения жи­лья и, конечно, рабочим эн­тузиазмом, который к тому времени еще не иссяк.

— Мы с мужем и двумя детьми, – продолжала Нина, — получили трехкомнатную квартиру в одном из круп­ных районов Николаева.

Прожили они на Украи­не ровно тридцать лет и три года. И все было хорошо, уютно на душе и спокойно.

— Когда впервые появил­ся душевный дискомфорт?

— Сразу, как только нача­лись эти страшные события.

— Вот лично для тебя, пен­сионерки, что изменилось?

— К пожилым людям, мне кажется, отношение более бережное. Говорить по-укра­ински меня не заставляют. В учреждениях помогают заполнить документы на украинском языке. А вооб­ще у меня есть словари и са­моучители. Думаю это пра­вильно — знать язык страны, в которой ты живешь. Но большинство в Николаеве – русские. И не было необхо­димости учить украинский язык. Кстати, когда мы при­ехали, наш младший сын, Толя, пошел в шестой класс. В школе его не заставляли учить украинский: тогда это было по желанию родителей и учащихся.

— Ваш Толя ведь давно уже живет в России?

— Он живет и работает в Тагиле. Хотел навестить нас в Николаеве, но мы отсове­товали: а вдруг потом не вы­пустят?

— А как ты добиралась до Урала?

— Спокойно. В поезде до Москвы со мной из Никола­ева ехали украинские парни. Видно, что обеспеченные, в хорошем настроении. Они работают в Москве. На гра­нице у нас проверили только паспорта. Да в Николаеве во­обще спокойно.

— И никакой тревоги?

— Как же без тревоги? Ведь с Николаевского аэродрома летят самолеты бомбить До­нецк и Луганск. Тревога есть. Потому наш старший сын, Игорь, хочет, чтобы мы с му­жем уехали в Россию – за нас ему будет спокойней.

— А сам Игорь?

— А сам он женат на укра­инке. Жена его сына (нашего внука) – тоже украинка.Не думали, что такой брак по­ставит когда-нибудь перед выбором. Конечно, выбор Игоря в пользу семьи, в поль­зу Украины. Сложнее и трево­жнее другое: а вдруг его, как военнообязанного, заставят убивать? «Не хочу убивать и не буду!» — говорит Игорь… Вот ведь трагедия…

— А как другие?

— Да никому из простых людей война не нужна… Матери восстали: они не хо­тят, чтобы их сыновья стали убийцами или погибли.

Даже кадровые военные прячутся, скрываются.

— Были ли митинги или другие формы протеста?

— В нашем отдаленном районе города ничего по­добного не происходило, а в центре Николаева были вы­ступления под российскими флагами. Только киевские власти ничего не хотят слы­шать.

— А что слышите и види­те вы? Откуда получаете ин­формацию?

— Сначала всё узнавали из российского телевиде­ния, а сейчас транслируются только украинские каналы. Они во всем винят Россию и Путина.

— Изменилось ли отноше­ние к русским после такой пропаганды?

— Об этом боимся гово­рить. И даже по телефону опасаемся сказать лишнее – стать неугодными, врагами.

— Что тревожит больше всего?

— Неопределенность. Бу­дущее – непонятно. За бу­дущее одинаково страшно и русским, и украинцам. Про­стые люди хотят мирно жить и спокойно работать, они не понимают политику Киева.

Мы долго беседовали с Ниной. Она с удовольстви­ем и с какой-то ностальгией вспоминала о жизни в Со­ветской Украине, а о сегод­няшнем дне говорила очень осторожно, будто опасаясь, что кто-то подслушает и внесет ее в список врагов Украины.

А я думала вот о чем. Если в спокойном Николаеве так неспокойно и тревожно в умах и душах простых людей, то что говорить о тех городах, где идет братоубийственная война? И хочется верить, что для моей Нины и для всей Украины закончится неопре­деленность, а будущее станет понятным: мирным и спо­койным. Молю, чтобы оно наступило поскорей.