Шла тяжелейшая кровавая война, распоряжаясь по сво­ему усмотрению человечески­ми жизнями, и судьбы людей переплетались причудливо и непонятно. Да что там судьбы людей, целые континенты и государства перемалывались в этой конфронтации идео­логических мировоззрений. Одни шли, чтобы поработить, другие отстаивали свою сво­боду.

В этом вселенском масштаб­ном хаосе незаметны судьбы отдельных людей. Не рота­ми и батальонами оплакивал народ погибших, а каждый своего, родного и близкого. И радовались не столько со­общениям о разгроме врага под Москвой, Сталинградом, Минском, но более радова­лись треугольнику редкого фронтового письма. Значит, жив, значит, живет и надежда на встречу.

А война, наряду с огромным общим горем, творила и траги­ческие, и счастливые моменты в короткой жизни солдат.

День победы 2019 года в Качканаре и Валериановске встречают девять наших ветеранов:

Николай Иванович Гаврилов

Валентина Андреевна Дьяченко

Сергей Васильевич Кадачиков

Михаил Васильевич Овчинников

Степан Иванович Питателев

Валентин Михайлович Попов

Геннадий Иванович Прокуров

Александра Степановна Слюсарь

Александр Никонорович Шурпатов

Спасал брата от смерти и попал под статью

Хорошо помню один из рассказов дальнего своего родственника, фронтовика Иннокентия Ивановича Во­ронова. Был он роста неболь­шого, сухощав. Изборожден­ное глубокими складками морщин лицо его не знало улыбки, и смеха его никто, на­верное, не слышал. А вот пару раз на общих деревенских гу­лянках скупо рассказывал о фронтовой встрече с братом.

Лето и осень 1942 года в Поволжье были сухими и жаркими, давая возмож­ность фашистским танкам быть хозяевами положения на степных просторах меж­дуречья Дона и Волги. Нем­цы рвались к Сталинграду. Вторая волна их наступле­ния, в сентябре 42-го, была особенно сильной.

В составе свежих диви­зий под командованием ге­нерала Родимцева в самый критический и опасный для защитников города мо­мент попал в Сталинград и Иннокентий Воронов. При­рожденный таежный охот­ник, как и многие сибиряки, был он определен в подраз­деление снайперов.

— Там же домов уже не было, одни камни да под­валы. Нам там было где спрятаться, – помнится его спокойный, медлительный рассказ. – Вот мы под утро уже подбирались поближе к немцам, впереди всех были и охотились там. Кто по двое, а я один любил ходить. Нас пятеро было. Жили от­дельно, дневали и ночевали посменно. Затишок такой на фронте случился. Зада­ча была — выбивать сначала пулеметчиков на передней линии. Немец вояка злой и беспощадный. Патронов не жалел. Гражданских, и жен­щин, и детей выцеливал. Раненых добивал. А ране­ных тогда много в тыл шло. Колоннами целыми, по тем­ну старались успеть дойти до укрытий, что в глубине обороны были. Там их под­хватывали. У фашиста тоже снайперы имелись. Достава­лось и нам от них. Тоже не­мало побили. Я же малень­кий был, в любой щелке, как таракан, мог запрятаться, — в голосе рассказчика не было и намека на смешинку. Сидел он на табурете, уткнув глаза в пол, курил беспре­станно.

— И вот раз засел, при­крывал колонну раненых, которые с передовой та­щились, кто как мог, к реке Волге. Немец таких целей не пропускал, но себя обнару­живал. Тут и мы его на муш­ку брали. Как только света­ло, эти раненые вообще без защиты оставались. Им бы прятаться, а как, если у тебя то руки нет, то от контузии ничего не соображаешь. Вот немец и развлекался, кося их из пулеметов да мино­метов. А мы их, немчуру-то, «успокаивали» из своих вин­товок.

Тогда как-то быстро рас­свело. Или дым уж отнес­ло ветром, не знаю. Немец, может, и спал еще. Я на на­ших раненых смотрю – бы­стрей бы проходили, пока тихо. Они, бедолаги, кое-как ползут, в кровище все. Один на костылях волокется. Одна нога в сапоге, вторая куль­тей забинтованной висит. Упал он — и поднять некому. Я прицел на него и навел, посмотреть, живой или уж кончился. И вот, не повери­те, он вниз лицом упал-то, а тут ко мне голову, как будто позвали его, повернул. Лицо кровью свежей залито. Раз­бил лицо-то о каменья. Сна­чала думал: — привиделось. Убрал трубу, снова смотрю

– Ванька, точно! Да помни­те его: высокий был такой, здоровенный. Сердце, ребя­та, оборвалося у меня – род­ная же кровинушка, братик младший вот-вот помрет, а я тут… и уйти ведь нельзя. Кажись, долго я так смотрел – то на немецкую сторону, то на Ваньку. Фриц уже заше­велился, пристреливается. Наши уж тоже рассосались, последние прогребаются. А Ванька лежал как мертвый сначала, потом хотел встать, да не может. До него метров 250-300, а вижу, как рядом. Ну, братцы, я и не выдержал. Побежал. Не прячась бегу, себя не помню. Ваньку-то кое-как приподнял. Откуда сила взялась, на спину взва­лил, в нем пудов пять весу. Попё-ёр.

Те, кто слышал эту исто­рию раньше, знали, что в этом месте дядя Кеша всегда долго молчит, переживая те мгновения войны.

— Ну во-от. Оттащил я его в защитное место, там уж са­нитарки его приняли. Он ле­жит на носилках, весь в кро­ви. Я лицо ему вытер, кричу: «Ванятка! Ванюшка!» Сам плачу. Он в полусознании, а вижу: узнал меня. Улыбнул­ся, похрипел что-то, руку ко мне тянет… и умолк. Но ды­шит. Мне бежать надо, вин­товку-то я в камнях спрятал, а сил нету от него оторвать­ся. Ну, санитарки меня от­талкивают, им тоже спешить надо…

Унесли его. Сами эти дев­чушки – махонькие, приги­баются от тяжести, а тащут чуть не бегом. Так и прости­лись. Навсегда.

И ушел-то я от засады на полкилометра, не боль­ше. Бегу. А тут трое солдат навстречу. В синих фураж­ках. Патруль. Я растерял­ся и спрятаться бы, а вот не догадался. И чего вроде сделал-то? Чего бояться? А вышло, что сбежал с передо­вой-то. И винтовку бросил. Дезертир, значит. Приказ «Ни шагу назад» никто не отменял. Они сразу за руки меня. Я объясняю, как дело было. Они смеются: Расска­жешь, мол, в трибунале. Ну, нервы не выдержали, я в слезах еще, вмазал одному по морде. Тут и мне накида­ли пиндюлей. 10 лет по 58-й получил, как политическое: вроде дело-то вышло. Не де­зертирство, а политику при­плели. Медали «За отвагу» лишили. И поехал я в сол­нечный Коми за казенный счет. Так и отвоевался. Стал лес валить, 5 лет провел там.

После досрочного освобо­ждения вернулся на Ангару «политический заключен­ный», снайпер. Тут узнал, что брат его, Иван Воронов, погиб при переправе че­рез Волгу под бомбежкой. Забрав с собой мать свою, Полину Васильевну, Инно­кетий завербовался на стро­ительные работы в Эвенкию. Здесь в пос. Ванавара и про­жил до 1975 года.

Реабилитирован был Ин­нокентий Иванович, 1912 года рождения, только в 2000 году. Посмертно. Но при жизни односельчанами своими признавался как ве­теран Великой Отечествен­ной. И никто не попрекал его статьей 19-58, п. 1-б УК РСФСР. Ни партийные, ни советские, ни внутренние органы.

Сообщение о реабилита­ции пришло уже внуку его, Сергею Панову. Только радо­сти от этого как-то не было.

Обезвредил 7 танков, 16 пулеметов и сотни фашистов

Владимир Иванович Хо­ванов, ветеран МВД, о своих родственниках разузнал не­мало, поднимая архивы. Да и с детства помнит рассказы своих геройских дядьев.

Брат матери Владимира Хованского, Андрей Андрее­вич Попов, был представлен к званию Героя Советского Союза. Выходец из тамбов­ских крестьян, колхозный тракторист, уже 23 июня 1941 года был призван в ряды Красной Армии. По здоровью не проходил он в свое время срочную службу, но при объявлении полной мобилизации был признан годным к военной службе.

Краткие артиллерийские курсы, и вот фронт. Тяжелые кровопролитные бои под оставленным Смоленском. Ранение, госпитальная кой­ка. Долечиться не удалось до конца. Фашисты были под Москвой, рвались к Ленин­граду. От Москвы и начался обратный долгий, трудный и славный путь на запад ар­тиллериста Андрея Попова. Краткие архивные докумен­ты даже после копирования и долгого хранения, кажется, и сейчас пахнут пороховым дымом. Сквозь рукописные строчки о количестве унич­тоженной техники и живой силы противника прогля­дывается тяжелейший труд, пришедшийся на долю со­ветского солдата. Сквозит от казенных листочков тем ужа­сом, свинцово-тяжелым, чер­ным живым страхом смерти, который витал над полями боев. И этот страх надо было задавить в себе, иначе не по­бедить, не выстоять.

Литва. Расчет ст. сержанта Попова уничтожил 12 тан­ков, 2 автомашины, более 200 гитлеровцев, противо­танковое орудие.

— Я поехал в 558-й полк, —пишет в своих воспомина­ниях генерал-майор Н.В. Ка­линин. – На позиции полка лавиной надвигалась мно­жество фашистских танков. Казалось, что еще немного, и они подомнут нашу пехо­ту, искромсают живые тела стальными гусеницами. Но тут подала голос 2-я батарея 1-го дивизиона 597 а.п.

— Есть! — закричал, не сдержавшись генерал, увидев первый подбитый танк. Под­бежал к артиллеристу и расце­ловал его. — Как зовут, солдат?

— Командир орудия стар­ший сержант Попов, — и ки­нулся к расчету. Еще два тан­ка задымили от их снарядов. Четвертый шел, как заворо­женный. Только с восьмого выстрела удалось перебить ему гусеницу.

— Он, танк-то, зараза, тоже ведь пушку имеет и тоже уме­ет стрелять, – это уже сам дядя Андрей рассказывал, вспо­минает Владимир Хованов. — Шарахнул рядом с оруди­ем. Земля дыбом! Дым, пыль, осколки свистят. Всех ребят тут и положил насмерть. Я кинулся к наводчику, тот еще признаки жизни подавал. Вижу: все, бесполезно, уми­рает. А танк-то прет! Стрелять надо. Вот я его, уж не помню, как, и «приголубил».

Несмотря на очевидное поражение, немцы сопро­тивлялись до фанатизма яростно и упорно.

При проведении операции «Багратион» Андрей Попов освобождал Белоруссию, При­балтику, Восточную Пруссию и Польшу, Калининград. За два месяца послужной спи­сок Андрея Попова составил: 7 танков (из них три «Тигра», что считалось особой до­блестью), 3 артиллерийских орудия, 12 минометов, 16 пу­леметов с расчетами, уничто­жено не менее 250 фашистов.

В канун Победы над Гер­манией, в конце апреля 45-го, командир орудия, Герой Советского Союза А.А. Попов был направлен на Дальний Восток. Громил японских милитаристов.

Фронтовые встречи тамбовских братьев

Второй дядя Владимира Хованова по материнской линии, Иван Андреевич По­пов, был танкистом. И тоже участвовал в знаменитой операции «Багратион». Для этого сложнейшего наступле­ния стянуты были с многих фронтов воинские ударные подразделения. В ходе этой операции была задействова­на мощнейшая группа армии вермахта «Центр». Гитлер на­строго запретил своим вой­скам какое-либо отступление. Поэтому и стояли насмерть, закопавшись в землю, немец­кие армии. Выбивать оттуда врага пришлось в ходе упор­ных и кровопролитных атак.

В боях за восточную Прус­сию самоходка, на которой воевал механик-водитель Иван Попов, была подбита, а сам он получил множествен­ные ранения и тяжелейшую контузию. Но перед этим, под пригородом Калинин­града городком Зольцберг, удалось встретиться Андрею и Ивану Поповым.

Короткой была эта встре­ча, в разгар боев. Но радости братьев не было конца. Оба солдата, прошедшие от Мо­сквы до Германских границ, понимали, какая это редкая военная удача, остаться в живых после стольких боев и встретиться. Не могли на­говориться, наглядеться, беспрестанно обнимая друг друга, словно не доверяя глазам. И слез своих не стес­нялись, и смеялись взахлеб. И все вопросы сводились к тому, как там родители на тамбовщине. Как родные и близкие поживают? Редки фронтовые письма и скупы на подробности. Встретились братья уже дома, в селе Хобо­тец-Васильевский, после во­йны, увешанные орденами и медалями. Особо гордились односельчане высшей награ­дой Родины Андрея Попова.

Нет уже с нами многих свидетелей тех бед и подви­гов военных. Но есть мы, их наследники. Настоящие, а не назначенные чиновниками наследники. Мы знали их, тех героев, помним их рассказы, которыми восхищались тогда. Гордились и гордимся былым знакомством с ними. Для нас, людей немолодых, они не представляются каменными обелисками. Они живы. Живы в наших воспоминаниях. Светлая, вечная память пав­шим и умершим. Почет и все­мерное уважение к живущим.