Парень с Даманского
Всего в двух боях (2 и 15 марта) погибли 52 советских пограничника, в том числе четыре офицера. Ранены были 94 человека, из них 9 офицеров.
«Я ухожу… – сказал мальчишка ей сквозь грусть, —
Но не надолго, ты жди меня, и я вернусь!»
Ушел совсем,не встретив первую весну,
Пришел домой в солдатском цинковом гробу.
Развеет ветер над Даманским сизый дым,
Девчонка та уже давно идет с другим,
Девчонка та, что обещала: «Подожду»,
Идет с другим и тает имя на снегу.
Помню, как в детстве эта песня выжимала у нас, девчонок, слезу. Называлась песня «Парень с Даманского». А что это за Даманский такой, мы и понятия не имели. И вот много лет спустя мне довелось встретиться с «парнем с Даманского».

Алексей Павлович Шестовских живёт в поселке Валериановске. И хотя с той войны прошло уже 48 лет, рассказывает он так ярко и так подробно, как будто это было вчера.
Родился Алексей Павлович на Урале, в селе Поташки. После восьмилетки поступил в железнодорожный техникум в Алапаевске. Закончил его техником-механиком тепловозного хозяйства. На практику отправили в город Киселёвск Кемеровской области, на угольные разрезы. А в конце марта 1967 года призвали в армию.
— Вечером пришла повестка, на следующую ночь — отправка, — вспоминает Алексей Павлович. — Недавно я видел передачу про те места, где служил. Офицерский городок остался, туда сейчас заселяют бомжей. Остались котельная, офицерские дома. А городок у нас хороший был. Стройбат фундамент делали и за неделю полностью собирали дом. Ставили кровати. Печки мы сами топили. Потом котельную подключили. Был свой клуб, свой свинарник. Держали коз, коров.

В феврале, числа 26-го, наш танковый батальон вывели на учения под село Покровское. Это примерно в тридцати километрах от посёлка Филино на дороге Хабаровск-Владивосток. Технику выводили редко, примерно раз в два года. Танки были не заряжены. В нашем 61-м танковом полку были танки Т-55 и истребители танков. Потом пришёл танк Т-62, они уже были с гладкоствольной пушкой, и дальность выстрела у них была уже 1 километр. На них мы могли стрелять на ходу, а не как с Т-55, только после остановки. Танки Т-62 были новейшие, к ним даже литературы не было. Одному нашему прислали книгу по Т-62. Вот эта книга стала единственной на весь танковый батальон. Вот новый танк мы и должны были обкатать. А 2 марта объявили боевую тревогу.
— Остров-то был так себе, намывной, в протоке, — продолжает свой рассказ Алексей Павлович. — Излучина у китайского берега. С 15 февраля китайцы начали заходить на остров, претендовать на него. Летом он был ближе к Китаю, поэтому они ставили там свои лачуги и рыбачили. Вот так и получалось, что ночью он у них, утром пехота под прикрытием наших танков опять их столкнет.
Мы развернули там штаб округа. А как развернули: подъехали четыре машины, раскрыли борта, поставили упоры, сверху палатку поставили, связь провели — вот и штаб. Вблизи стояли вертолеты, были развернуты пункты питания.

И вот 22 или 23 февраля, в 5 часов вечера, отдельный ракетный дивизион дал залп по китайскому берегу. Нам, танкистам, стрелять запрещалось. Китайцы подбили четыре наших танка. В одном из них был ранен полковник Леонов, ему потом за это звание Героя дали.
После нам велели эвакуировать наши подбитые танки. Три танка мы утащили, четвертый был на льду у берега. Китайцы обстреливают нас, не дают приблизиться к танку. Наши только протянут трос, китайцы его перебивают минами. Они хотели его к себе перетащить для изучения, но им нечем было. Так и утопили тот танк у китайского берега.
А с тех трёх танков, что нам удалось вытащить, приказано было не трогать ни болтика. Потому что китайцы стреляли ракетами из американского оружия «Девик». Но они не могли пробить лобовую броню наших танков. Подбитые танки срочно погрузили и отправили в Нижний Тагил для изучения. И в конце мая нам пришли новые танки.
Нам постоянно передавали разведданные. Мне особист про это рассказывал. Наши вертолеты постоянно летали в том районе. И вот разведка доложила, что по рокадной дороге двигается колонна китайцев. Машин у них не было, были конные повозки с лошадями. Доложили майору Баранову. Он навел орудие на колонну. Запросил штаб округа, можно ли сделать залп. Те молчат, сами запросили Москву. А Москва тянет: ни то, ни сё. И вот наш командир Лосик разрешил Баранову сделать один залп по обозу. Я этот залп видел в бинокль: полетели в разные стороны деревья. Потом всё тихо стало. Китайцы вернулись, а вечером кричали по репродуктору:
— Майор Баранов, перестать жечь нашу землю своими страшными снарядами!
И предлагали тем, кто перейдет на их сторону, каждый день по чашке риса и 100 граммов водки. Мы только смеялись над этим!
После этого залпа они уже не лезли. Но у них были наши танки Т-34 со времен Отечественной войны. Они этими же танками с нами и воевали. Китайцы стреляли только с минометов. Огня-то не было, были только взрывы. А наши вывели вторую танковую роту. И так простояли до мая.
Я во временный штаб округа заходил — никто ничего не объяснял. У нас даже не требовали боевых донесений. Всё докладывали по рации, все распоряжения давали устно.
Пришел приказ со штаба дивизии, что все документы уничтожить, акты об уничтожении доставить в штаб дивизии.
Ушли мы оттуда в конце марта.
— Боялись ли мы войны? Ничего мы не боялись, молодые же были парни. Мы так и думали, что война будет, что на Харбин пойдем. У нас все офицеры заканчивали танковые училища, все были воевавшие. А мы-то что, зеленые ещё были! Знаю, что один залп снаряда стоил как хромовые сапоги. И когда делали залп, мы шутили: «Вон еще одни сапоги полетели!»
Я знаю, что погибло пять пограничников. Также погибли танкисты и мотострелки. Наших было убито человек шесть. Я видел только одного убитого китайца. Он был так легко одет, в кедах. Я его особо не разглядывал. Его обменяли на нашего убитого пограничника.
После всех этих событий начались похороны. Ребят хоронили в Филино, в братской могиле. Я застал эти похороны.
Двоих забрали родственники. Прибыл вертолет командующего округом. Оркестр был, обоз машин прибыл. Много было гробов, но близко я не подходил. Погибла в основном молодежь, которая только пришла. Родителям сказали, что никаких боевых действий не было, что погибли на учениях. Кстати, случай у нас был — возили на «ГАЗ-66» песок. Так вот машина перевернулась и сразу трое солдат погибло.
В основном-то погибли мотострелки. Потому что, когда ушли пограничники, наша граница была закрыта мотострелковым батальоном, потом танковым. Затем пришел отдельный ракетный дивизион.
Потом, говорят, Громыко утрясал все последствия этого инцидента. Лосика и многих сняли тогда, в том числе командира округа. За этот залп: они же ударили по китайской территории.
Алексей Павлович разложил передо мной на столе старые фотографии, документы, военный билет. Рассказал, что из части отправили документы на награждение, все документы вернули обратно. Никого не наградили, а документы приказали уничтожить. Считалось, что боевых действий не было.
— А нам что, обидно? Нет, конечно. Мы же тогда не думали о будущем. Хотя раненые у нас были. Одного даже в Крым отправляли. Ему осколком брони повредило роговицу глаза. Были ожоги. Кто-то осколком брони ранило, кого-то мелкими осколками.
Алексей Павлович показывает мне несколько сохранившихся фотографий, каждую сопровождает рассказом.
— Особист у нас постоянно лазил: не дай бог что сфотографируете! Всё так засекречено было. У меня грамота была от начальника округа. Мне даже предлагали остаться на службе, в особом отделе. Сказали подумать и через какое-то время дать ответ. У меня гражданская специальность уже была, а тут учиться надо было еще, а в итоге я смог бы стать только сержантом. Да и потом я уже знал, когда мой эшелон пойдет домой.
После того, как Алексей Павлович вернулся домой, он дал, как и все остальные участники тех событий, подписку о неразглашении и в течение пяти лет не имел права выезжать за границу. От тех событий у него остался только военный билет и несколько фотографий.
После войны Шестовских вернулся в Алапаевск, сделал попытку поступить в железнодорожный институт – не поступил. Как-то в поезде встретился со своим знакомым Анатолием Мазуренко. Тот предложил молодому парню махнуть на Качканар. Город и комбинат строился, и рабочие руки нужны были везде. В декабре 1969 года Алексей женился, а уже с 15 февраля семидесятого вышел на работу на ГОК. Работал в ЖДЦ, потом в карьере. Последние 20 лет работал на МПС, на тяговой подстанции, последние пять лет — начальником подстанции. Его родные подстанции — Чекмень, Чистые Ключи, Хребет Уральский… В 2007-м Алексей Павлович закончил свою трудовую деятельность на производстве. А в своем доме дела никогда не кончаются.
Алексей Павлович не приравнен к участникам боевых действий. Никаких записей нигде не сохранилось. Наш герой писал во многие инстанции, но везде приходил ответ, что такой воинской части нет, она расформирована в феврале 1970 года. Единственное, чего он добился, — ему дали справку в военкомате, где указан только срок службы, а где он служил — как будто бы неизвестно.
— Все документы отправили в архив, — говорит Шестовских. — Но я-то знаю, что журналы хранятся вечно. Я сам их оформлял.
Наша страна защищает свои рубежи ценой жизни молодых солдат. Даже если эти рубежи — всего лишь намывной остров у берегов далекого-предалекого Китая. Кто-то из «парней с Даманского» прожил большую и интересную жизнь, а кто-то так и остался лежать на той границе, у спорного острова.