Когда-то профессия космонавта представлялась настолько почетной и недосягаемой для простых смертных, что имели право эти небожители на парадах и демонстрациях стоять рядом с высшими руководителями страны.

На самом деле считали они себя обыкновенными работягами, хоть и космическими. Убедиться в этом как-то посчастливилось и мне.

В 1998 году отмечалось 90-летие падения Тунгусского метеорита. В ознаменование этого загадочного события был впервые организован международный симпозиум по обсуждению этой спорной проблемы. В районный центр Ванавара Эвенкийского автономного округа, в семидесяти километрах от которого находится предполагаемый эпицентр мощнейшего взрыва, съехались ученые и энтузиасты-исследователи из России, Италии, Бельгии, Англии, Чехии, Новой Зеландии.

Мороки и забот у местных руководителей было предостаточно. Разместить на проживание, организовать питание, определить место для заседаний…

Показать многонациональную культуру, быт и деятельность местного населения, как коренного – тунгусов, так и тех, кто заселял север еще с дореволюционных времен.

Задуман был целый праздничный фестиваль. Хотя у кого-то это вызывало некоторое резонное недоумение: космическая катастрофа 30 июня 1908 года принесла немало горя. На десятки километров вокруг выжжена вековая тайга, погибло всё живое. Были и человеческие жертвы. Скептические эти высказывания не могли испортить общего праздничного настроения. Организаторы столь необычного для тех мест форума изощрялись, как могли.

По трапу самолета Як-40 первым, неся впереди себя увесистый рюкзак, спустился невысокого роста, одетый в энцефалитный костюм мужчина, тут же как-то скромно и незаметно отошедший чуть в сторону от группы встречающих. Поначалу на него никто и внимания особого не обратил. Обыкновенный турист. С заметным любопытством оглядывался он вокруг, как бы выискивая глазами что-то знакомое.

Это был инженер-космонавт, дважды Герой Советского Союза Георгий Гречко. И, как потом оказалось, не впервые ступал он на эту землю. Еще в 1960 году по заданию Главного космического конструктора Сергея Королева довелось побывать ему в экспедиции по поиску следов падения загадочного метеорита. Тогда Георгий Михайлович работал в КБ Королева рядовым инженером-конструктором. По его словам, выполнял в экспедиции функцию простого землекопа и завхоза по совместительству. Экспедицию сопровождали два военных вертолета, офицеры охраны, что говорило о значимости для космической науки таких исследований. Вертолеты использовались для заброски в расположение базового лагеря только оборудования и провианта. Посадочной площадки подготовлено не было. Весь этот груз спускался с зависающего вертолета на специальных приспособлениях – стропах. Поэтому сами энтузиасты-исследователи добирались до места работы пешком, через тайгу, с тяжелыми рюкзаками за спиной. Весь путь проделывался дня за три-четыре.

Тем временем продолжалась торжественная встреча, с преподнесением испеченного по эвенкийской таежной технологии в золе костра каравая хлеба. Вместо солонки на каравае была берестяная коробушка с ягодой голубикой. Местная экзотика была во всем.

Встречающая сторона была наряжена в стилизованные под летние красочно расшитые одежды – кухлянки и камлейки. Были приветственные речи на эвенкийском языке, с переводом на русский и английский.

Космонавт сам загрузил свой багаж в стоящий неподалеку автомобиль и окончание встречи с улыбкой наблюдал уже из открытых дверей машины. Впрочем, и остальные гости не особо чванились своими учеными степенями и званиями. Хотя и одеты были многие в строгие представительские костюмы.

Несмотря на бедность и финансовые трудности того времени, встреча высоких гостей была организована на широкую ногу. Умеет наше чиновничество пустить пыль в глаза иностранцам. Да и местным – какое-никакое развлечение и заработок.

На третий или четвертый день симпозиума, после полемических выступлений и научных докладов, был запланирован вылет большой группы ученых на само «место происшествия», вблизи от предполагаемого эпицентра взрыва.

Георгий Михайлович же больше интересовался, нет ли и сейчас в поселке долгожителей, кто мог бы если не лично, то с рассказов родителей или бабушек-дедушек что-то поведать о тех давних событиях. Конечно, такие находились. Коренные эвенки слышали эти сказания о злом духе тайги, Харги, на протяжении многих поколений. Постепенно все эти повествования превращались в сказки-легенды. И чем дальше, тем красочней и фантастичней были эти предания.

Григорию Николаевичу Верхотурову, жителю Ванавары, ветерану трех войн, было тогда 97 лет. Жил он со своей женой, Степанидой Андреевной, в старом, но крепко, по-кержатски рубленом доме. Хозяйка была на 18 лет младше мужа, крепкая еще, подвижная, аккуратная женщина, тщательно следившая за порядком в доме и на подворье.

Да и сам ветеран, когда отступали болезни да не мучили старые раны и контузии, мог поработать на подворье, самостоятельно и до магазина дойти, втихую прикупить «четушечку» огненной воды. Редко он не принимал участия в празднованиях Дня Победы, отказывался только, когда уж «шибко прижмет». Смолоду был он порывист в действиях, решителен в поступках, горяч в спорах и в работе. За что и приклеилось издавна деревенское прозвище – Гриша-Февраль. И этим своим вторым именем он даже гордился.

– А вот пофеврали-ка с моё, сам узнаешь, каково оно, здоровье-то, – с неизменным задором отвечал он обычно на вопросы о самочувствии.

Самое главное, отличался дед на удивление цепкой памятью. И, хотя грамоты имел всего 4 класса, большой был любитель до чтения. В кладовке хранились залежи старых советских толстых журналов: «Охота и охотхозяйство», «Огонек», «Крокодил». В отдельном фанерном ящике были собраны «Вокруг света», «Наука и жизнь». Мне приходилось не раз наведываться к нему с визитами, приводя с собой школьников, помогая немного по хозяйству, убирая двор. Свою «коллекцию» прессы он категорически запрещал трогать, часто споря с супругой на тему захламленности.

Вот поговорить с ветераном и предложили Георгию Михайловичу.

– Неуж три войны отломал? – заинтересовался космонавт. – Непременно навестить надо!

А деду тогда как-то нездоровилось. Однако, узнав, кто к нему в гости собирается, встрепенулся, встал с постели. Потребовал чистую рубаху и штаны.

Делегация состояла из пяти человек. От приглашения к чаепитию дружно отказались за неимением времени. А главный визитер, все в том же походном костюме, сел рядом с хозяином дома, положил руку ему на колено, и спросил:

– Можно, я вас батей буду называть? Мой отец тоже всю последнюю войну прошел. Так что все вы, ветераны, для меня как родные.

– Да чё же нельзя-то, зови. От нас не убудет, – одевая сильные очки, державшиеся на резинке, разрешил старик. – Дай-ко я тебя хорошень рассмотрю. Блазнится мне, что видел я тебя где-то раньше. В газетах, наверно. Ты спрашивай, не стесняйся. Только давай попросим, чтобы эту съемную камеру убрали. Снимали уж меня, хватит. Неловко себя чувствую при ней да при народе.

– Да я тоже их не люблю, операторов этих, – засмеялся Гречко, – но, видно, без них теперь никак.

Всё сопровождение, не сговариваясь, вышли из горницы во двор. И тут наш оператор поставил свой старый аналоговый «Панасоник» на кресло, отвернул от собеседников объектив, но запись выключать не стал. Так и хранится где-то на видеокассете в школьном архиве кадр с обивкой кресла и не особо качественная звукозапись беседы этих двух людей.

7 лет было Гришке, и то утро 1908 года как-то не особенно засело в памяти. Помнится гул мощный, потом как залп из тысячи берданок – такой взрыв, что ушам больно. В это время жила семья пацана в деревне Фролово, на берегу Ангары. От Ванавары это километров 200-220 напрямую. Как раз во время покосов.

– Так ведь такая взрывная волна была, что по всей округе копны и стога разметало. Испугались все до жути. В деревне у кого стекла вынесло из окон, у кого крыши с сараев снесло. Дома-то срублены крепко, не пострадали. Скотина за околицей ревет дико, в кучи жмется. Бабы голосят, ребятишек в дом загоняют. Паника общая, конечно. Потом притих народ. Молились все. Церковки, даже небольшой, не было. А вот икон хватало в каждой избе. Долго с колен взрослые не вставали. Двое суток по ночам светло, как днем было. Ни одна пташка не чирикнет в лесу. Одна выгода – гнуса не стало. Ни комаров, ни паута. Бойся не бойся, а покос стоять не будет. Один за одним потянулись люди снова на заимки да острова заливные.

– Вот и весь мой рассказ, боле ничего не добавлю, извини уж, – сожалел Григорий Николаевич.

– Да и ладно, батя. Таких свидетельств и так хватает, – успокоил гость. – Ты лучше скажи, как это ты в гражданской, финской, да в Отечественной выжил? Вот это редкость! И выглядишь до сих пор браво!

– Да ладно, – смущался дед, – а секрет тут простой, солдатский: Богу молись, смерть не зови, но и не бегай от нее. Ни один еще не убежал. Я вот до сих пор ее жду кажин день. Только сейчас не боюсь уже. А вот когда однажды пришлось зараз 16 мин снимать, да одному, да в чистом поле, вот тогда страху натерпелся. Только-только от Ленинграда фашиста отогнали. Зима, холод, а с меня пот градом. Пули над головой, как комары, жужжат. Чует меня, да временами и видит немец, а достать не может. И позади меня – пехота да танки ждут, когда управлюсь. От меня, значит, успех атаки зависит. Пропусти я хоть одну «ловушку» в проходе – это же смерть чья-то. Вот и ползал по полю, как таракан, носом землю колупал. У последней жало вырвал, в воронку залез. А окопы вражьи, вот они – гранатой добросить. Кругом пальба – наши пошли по моему коридору. Все молитвы мамины и бабушкины вспомнил. Вздохнул только, когда мимо меня «34-ка» прогромыхала, да «Ура!» услышал. До героизьма ли тут? До медалей ли? Когда раненый был, так ведь даже радовался тихонько – хоть не надолго, а в тылу, от смерти подальше.

– Награды-то есть? Какие? – после долгой паузы, сопереживая воспоминаниям, тихо, чуть охрипшим голосом спросил Гречко.

–А вона, на патрете глянь. Одеваю пинжак-то, когда просят. – Орден Красной Звезды и две медали – «За боевые заслуги» и «За отвагу» да три рваных шрама от ранений привез с фронта сапер. – Орден-от получил еще за финскую кампанию. А в последнюю войну саперов не шибко баловали. Строители мы. Мосты да блиндажи – вот и вся работа. Гражданскую-то мало застал – в Иркутске мы стояли, когда уж советская власть пришла, да в сторону японца, на Восток двинулась.

– Нет, батя, Герой ты, с большой буквы Герой, – убежденно, но без всякого пафоса произнес космонавт, – не маршалы и генералы, не секретари партийные и комиссары Победу завоевали, а такие вот солдаты. На вас страна держалась и держится.

Тут ветеран проявил завидную осведомленность о  работе и конструкторской деятельности космонавта, ответив быстро, как будто готовился к этой встрече:

– А тебе, стало быть, за красивые глаза два Героя-то присвоили? Или все больше возле начальства трешься? – насмешливо спросил. – Ты когда в космос открытый из ракеты вылезал, не боялся? Когда болтался в шаре, при спусках, маму не вспоминал? Не молился Богу-то? Небось скафандер-то твой не сразу отстирали? В войну-то, под немцем когда жил, на Украине, мало горя видел?

– Ты, старый, чего там болтаешь? – смеялась вместе с собеседниками хлопочущая в кухонке Степанида Андреевна. – Устыдись! – И уже обращаясь запросто к гостю: – Он же, Георгий Михалыч, столько бумаг перечитал, пока совсем почти не обезглазился, что до сих пор кладовка забита мукулатурой-то. Как сторожем стал работать, время-то куды девать, так такой ученый стал, страшно подойти. Про «серебристые облака» все толковал. Что это, дескать, души людские парят. Тех, что погибли геройски. Такой философ прямо. Ране-то, как в магазин сбегат, все суетился по двору, как ветер, а щас все больше молчит или сам с собой разговариват.

– А я ведь тебя признал, – вдруг оживился старый солдат, – я ведь вам на эродром к вертолетке хлеб подвозил, когда вы в тайгу собирались, метеорит копать. Лет, эдак, сорок назад. Полюс-то мой, как коня я назвал, тогда от испуга чудом в вертолет ваш не заскочил, улетел бы с вами. Помнишь?

И тут оба стали припоминать такой эпизод. В 60-м году, уже готовый к отлету и загруженный экспедиционный вертолет с красными звездами на борту ждал только подвоза хлеба из местной пекарни. По магазинам, детским садам и в больницу развозил хлеб в любую погоду, в большой берестяной будке хлебовоз, он же и конюх, Григорий Николаевич.

А за доставку провианта в экспедицию отвечал Гречко, молодой тогда инженер-конструктор в бюро Сергея Королева.

«Хлебовозка» на телеге лихо подкатила к борту машины. Закончив разгрузку-погрузку, хлебовоз подал накладную «завхозу», отошел от лошади. И в это время вдруг крутанулись перед запуском лопасти вертолета. Испуганная, одичавшая лошадь встала на дыбы, чуть не повредив подковами вертолетную обшивку, забилась в оглоблях. Не растерявшись и не сговариваясь, инженер и конюх успели схватиться за узду, отводя лошадь подальше в сторону. Григория Николаевича, вскочившего на сиденье легкой тележки, Полюс галопом понес в поселок.

– Кое-как остановил я его тогда. Сам-то напугался. Думал: сломай бы что-нибудь на вертолете-то, так ведь посадят. Ни на возраст, ни на награды не посмотрели бы – увезли бы на Колыму. Это сейчас нам с тобой весело вспоминать, а тогда… не до смеху было. Трясло всего. Тебе, наверное, тоже выговорили? – толкнул локтем гостя хозяин.

– Точно, поругали. Нельзя было так близко подъезжать. Мой недосмотр, – согласился Гречко. – Помню, хотелось побыстрее да полегче загрузить вертушку. Мы в тот же день пешком выдвигались. Путь предстоял нелегкий и неблизкий. Тоже урок получил и запомнил: быстро да легко «хорошо» не делается. Насчет космоса это ты верно, батя, сказал. Трудная и опасная это работа. Так ведь и мы погоны носим. Тоже солдатами России себя считаем. И товарищи наши, бывает, гибнут, здоровье теряют. Дома нечасто бывают. Все на службе. Это с виду мы – герои. А на деле, такие же рядовые бойцы, хоть и звезды большие на плечах и на груди. Так что оба мы с тобой солдаты, батя. Ты, наверное, в журнале прочитал отрывки из моих сочинений, что так много про меня знаешь? Да, книжку хочу написать. Давно собираюсь, да все времени не хватает. «От лучины до пришельцев» будет называться. Выйдет – я пришлю обязательно.

– Пришлешь, куда денешься, – уверил старожил, – дожить бы только…

Долгая тишина повисла в комнате. Только не тягостная, а какая-то уютная, теплая тишина. Они и молча как бы мысленно разговаривали, легко понимая друг друга, не испытывая неловкости от этого молчания.

– Ладно, Георгий, полагаю, спешить тебе надо, – вздохнул ветеран – Вон, свита твоя уж копытами бьет в ограде, ждут. Провожать не пойду. Даст Бог, может, и доведется еще свидеться. Все, беги.

Порывисто обняв деда за плечи, решительно поднялся Георгий Михайлович, попрощался с хозяйкой, быстро прошел через двор и пошел по уличным деревянным тротуарам. В машину не сел.

– Езжайте, я пешком дойду. Недалеко тут, – отмахнулся от предложения Гречко. Так и запомнился, со спины, как бы просто уходящим на обыкновенную работу.

Не довелось им больше свидеться. В августе 2001 года, не дожив до своего векового юбилея 9 дней, ушел из жизни старый солдат, ветеран трех войн Григорий Николаевич.

Только в 2013 году вышла книжка «Космонавт №34. От лучины до пришельцев».

Год назад, 8 апреля, на 85-м году жизни скончался космонавт Георгий Гречко.

Не осталось ни одной фотографии с той необычной встречи. Просто не успели снять ни одного фотокадра. Видеозапись с пленки VHS так и не была оцифрована. Недоступны еще были для глубинки современные технологии. Осталась только память немногих очевидцев. Память да благодарность этим двум солдатам за все, что ими сделано на этом свете. На земле и в космосе. Для нас. Для следующих поколений.