Сегодня формируется негативное отношение к тем, кто открыто высказывается против политики официальной власти

Мне позвонили и сказали, что одна молодая женщина хотела бы посо­трудничать с газе­той. Дали номер телефона.

Через какое-то время я на­брал продиктованный номер, представился. Так и так, гово­рю, мне звонили, что вы хоте­ли бы посотрудничать с нами, что мы готовы встретиться…

– Раньше хотела, а сейчас не хочу, – довольно резко ска­зал молодой голос в трубке.

– А что так? – только и спросил я.

– После вашей статьи я поняла, что вы мой идейный враг! – и бросила трубку.

Сказать, что я был ошелом­лен – значит, ничего не ска­зать. Я тупо смотрел на трубку, пытаясь сообразить – а что это было? После какой такой статьи я вдруг стал идейным врагом молодой женщины с довольно приятным голосом? Которая меня знать не знает, и видеть не видывала. Но почти что отхлеставшая меня своей краткой и резкой отповедью, какую действительно можно дать только идейному врагу.

Не скажу, что меня оскор­било столь резкое заявление молодой женщины – в на­шей профессии такое, порой, встречается. А вот задумать­ся заставило. Дело в том, что за последнюю пару десятков лет я, наверное, впервые ус­лышал это полузабытое сло­восочетание – идейный враг. Было время – употребляли. Помню про идейных врагов американцев. Еще те были враги! С чуждой нам идеоло­гией частной собственности и эксплуатации человека чело­веком. Правда, мы тогда еще не знали, что самым изощ­ренным эксплуататором че­ловека, как правило, является само государство.

Однако идейный враг был налицо. И мы его идеологи­чески всячески уничтожали. Пока не была уничтожена в качестве государственной сама коммунистическая иде­ология.

А до этого были еще враги народа – самая высшая кате­гория из всех врагов. Таких было миллионы, сгинувших в подвалах чекистских домов и на сибирских просторах. Кстати, в Конституции 36-го года враг народа был узако­нен официально.

Но пока не об этом. Я уверен, что исчезновение из политического лексикона слова «враг» – это действи­тельно очень важное завое­вание 90-х годов. Мне всег­да приятно разговаривать с Габбасом Даутовым, хотя он старый приверженец комму­нистической идеи, а я, скорее, либерал. Мы знаем, что каж­дый из нас в споре останется при своем мнении, а, значит, нет смысла доводить дело до рукопашной. И ни у него, ни у меня даже в мыслях нет назвать друг друга идейными врагами, поскольку мы в жиз­ни, скорее, приятели.

И никто в мире не бьёт друг другу морды по идео­логическим соображениям, пока, конечно, они не приоб­ретают крайние античелове­ческие формы. Я имею ввиду, прежде всего, нацизм и ради­кальный фундаментализм.

К огромному сожалению, враги возвращаются. То, что сказала женщина по телефо­ну, мне сегодня не кажется случайностью. Если глава го­сударства может назвать лю­дей, вышедших на Сахарова с протестами против фальси­фикации выборов, бандерло­гами, то это уже что-то зна­чит. (Бандерлоги, если кто не помнит, это обезьянье племя у Киплинга). Сегодня испод­воль формируется негативное отношение ко всем тем, кто открыто высказывается про­тив официальной трактовки нынешнего состояния власти, кто критикует экономическую политику государства. Разно­мыслие постепенно становит­ся под запретом.

Это хорошо видно по «Дождю». Руками тех, кто ис­поведует идеологию «Чего изволите?», уничтожают теле­канал, который позволил себе иметь другую точку зрения, отличную от официальной. Это хорошо видно по тем людям, кто в строительстве олимпийских объектов в Сочи увидел значительную кор­рупционную составляющую. Иначе, как врагами России, их сегодня уже не зовут.

Идейный враг – враг Рос­сии – враг народа… Вполне укладывается в логическую цепочку, указывающую путь, который мы уже проходили.